Я не могу подняться на развалины и посмотреть сквозь окна - тропинка вымощена булыжниками - но Кейр может, и я делаю несколько фотографий его, когда его силуэт проходит через остатки сооружения. С зелеными холмами позади и разрушающейся башней он выглядит так, словно мог бы быть персонажем «Игры престолов», готовый сражаться, готовый трахаться.
И он мой.
Я улыбаюсь прохладному, свежему ветру и чувствую облегчение, зная, что он никуда не денется.
Но потом правда ударяет меня, словно холодный кулак.
Он все ещё не мой.
Не с его прошлым между нами.
Я жду, пока он не отступит назад, и мы находим мягкую насыпь, где садимся и начинаем есть наши пироги. Озеро плещется о берег лишь в нескольких шагах.
— Хочу кое-что спросить, — говорю я, откладывая половину пирога в жирной коробке, сохраняя ее на потом. — И я хочу, чтобы ты, несмотря ни на что, был на сто процентов честен со мной. Даже если это причинит боль.
Он перестаёт жевать. Проглатывает пирог.
— Ладно.
Я не видела, чтоб Кейр боялся чего-то, но, думаю, вижу это сейчас. Вена пульсирует на его шее, морщины формируются в уголках его глаз.
— Что с тобой произошло? — прямо спрашиваю я.
Вопрос обрушивается на нас, как холодный, сильный дождь.
Он смотрит на меня, и я вижу борьбу внутри него. Я не хочу принуждать его, не хочу быть назойливой, но...
— Я знаю, ты сказал, что расскажешь мне в свое время, — говорю быстро. — И я это понимаю. Просто хочу знать, потому что желаю, чтобы ты чувствовал, что можешь мне доверять. Я хочу быть тем, кто знает все о тебе, даже постыдные или пугающие вещи.
Он нервно сглатывает, переводя взгляд на озеро. В нем нет тепла, лишь холод.
— Ты служил в армии?
Озадаченно смотрит на меня.
— Что?
Я беспомощно пожимаю плечами, явно хватаясь за соломинку.
— Я не знаю. Твоё состояние похоже на ПТСР, например, ты страдаешь от воспоминаний или чего-то еще. Так оно и есть? Это флэшбэки из прошлого?
Он смотрит на меня напряженные минуты. Я не могу ничего прочитать по его глазам.
— Нет, — наконец говорит он.
— Тогда что это? Ты... ты причинил кому-то вред?
У него перехватываете дыхание. И у меня такое чувство, словно я получила его. Кусочек пазла, но только кусочек.
Только теперь мне интересно, какого черта он сделал. Это была самооборона? Это был его отец? Все произошло, когда он был ребенком?
— Ты можешь рассказать мне. — Я продолжаю внимательно наблюдать за ним, словно я - детектор человеческой лжи. — Я не буду судить. Просто хочу знать, откуда ты пришёл. Я хочу помочь тебе, как ты помог мне.
— Как я помог тебе? — хрипло спрашивает он.
Я вздрагиваю
— В самом деле? Ты не знаешь? Кейр... без тебя... я была бы лишь тенью. Ты заставляешь меня чувствовать себя цельной. Ты давишь на меня и обижаешь меня, ты заставляешь меня подняться, и все это делает меня сильнее. Ты делаешь меня сильнее, чем я думаю. Ты веришь в меня тогда, когда я сама не верю в себя, и это значит все.
Я громко выдыхаю, чувствую себя плохо из-за того, что подняла эту тему. Следовало просто оставить все как есть, доверять его срокам. Это его прошлое, его травма, он знает, что лучше.
Но все же давлю на него.
— Что бы ты не сделал, ты должен простить себя. Должен позволить прошлому уйти. Если ты этого не сделаешь, эти ужасы, эти эпизоды, они будут держать тебя в темноте. Они заставят тебя утонуть. Поверь мне, я знаю.
— Как насчет тебя? — спрашивает он. — Почему ты что-то скрываешь от меня?
Мне бы надо разозлиться, что он ушёл от ответа, вот так сменив тему. Но он прав.
— Ты хочешь правду? — спрашиваю я, повернувшись лицом к нему. — Хорошо. Я не говорила тебе об этом раньше, потому что это не моя правда. Это касается Кристины. — Делаю глубокий вдох, пытаясь оставаться спокойной, но мои руки начинают дрожать. Я убираю их, сжимая под ногами. — Мой отец подвергал ее сексуальному насилию. С тех пор, как она была маленькой, и до тех пор, пока не исчез. Он делал это с ней почти каждую неделю, если не каждую ночь, — я замолкаю. — Он не трогал меня. Он даже не обнимал меня. Не знаю почему. Он даже не смотрел в мою сторону, только угрожал, если я расскажу кому-то. Тогда... в то время, я не знала...
Я затихаю. Мои воспоминания настолько постыдны. Позор, который окутывает вас, как черный плащ, который вы должны носить до конца своей жизни.
Кейр внимательно наблюдает за мной. Я продолжаю, делая глубокий вдох.
— Когда я была ребенком, я ревновала. Я действительно завидовала, что он делал это с ней. Насколько я, должно быть, была больна? Насколько охрененно испорчена?
— Нет, — говорит Кейр, прочищая горло, — нет, ты не была больна. Ты была молода. В молодости мы думаем и делаем то, что никогда не сделали бы сейчас.
— Мне было двенадцать, — возражаю я. — Я была достаточно взрослой, чтобы понять, что происходит. И я все спрашивала себя, почему она? Почему он обратил внимание на неё и игнорирует меня? — Я не могу думать из-за уродства. Не могу стряхнуть его.