Долг Ордену

– Мило, – сказал Сципион, склонившись над мертвецом. После смерти его черты смягчились, а гримаса ненависти исчезла, сделав выражение лица почти безмятежным. И если бы на его щеках не были выжжены ненавистные знаки, которые теперь были скрыты кровью и гематомами, он мог быть сойти за добропорядочного имперского гражданина.

– Сними этот наряд, и его станет трудно отличить от жителя Ультрамара, – заметил Сципион.

– Сочувствие врагу, сержант? – Хмыкнул Геликас. – Это никогда не было добрым знаком.

– Это не сочувствие, я сожалею о другом, – сказал Сципион. – Он мог бы стать одним из нас, но пошёл по другому пути, и теперь он мертв.

– Тогда он сделал неверный выбор.

– Так и есть, – согласился Сципион. – Но вот, что мне интересно: он был тронут порчей с рождения или стал предателем? В какой момент он решил, что больше не является слугой Императора, и посвятил свою жизнь Губительным Силам?

– А это имеет значение?

– Думаю, что имеет, Геликас. Если бы мы знали, когда был этот момент, то смогли бы предотвратить его. Конечно, Рождённые Кровью не достойны искупления, но сколько ещё людей сейчас находится на грани верности и предательства? Кто из них родился злым, а кто обозлился, благодаря миру, который их окружал?

– Я лишь рядовой солдат, сержант, – отмахнулся Геликас. – Думать о таких вещах – это работа капитанов и магистра.

Думать об этом – это дело каждого – отрезал Сципион. – Или, по крайней мере, так должно быть. – Он покачал головой, видя, что Геликас его не понимает. Как стрелок и солдат, Геликас был умелым и исполнительным, но, по его собственному признанию, он не был мыслителем.

– Извини, сержант, – отозвался Геликас.

Сципион почувствовал, что гнев и печаль смешались на переднем крае его разума и заговорил: – Астартес должен быть мыслителем, потому что наши тела и разум созданы так, чтобы превзойти смертных. Большое упущение для любого из нас – не пытаться полностью раскрыть свой потенциал как личности. Разве это не то, что Ультрамар предлагает своим жителям? Шанс совершенствоваться и процветать в среде, которая благоволит деятельным людям?

Его речь привлекла внимание остальных Громовержцев, и Сципион продолжил развивать мысль.

– Я сражался в сотнях разных миров и видел тысячи разных культур. В худших из них меня поразила невозможность перемен, потраченный впустую потенциал, который я видел в лицах людей на краю нищеты и отчаяния. Империум – это миллиарды жизней, которые могут тянуться к свету, но большинство людей просто гниют на забытых просторах заваленных пеплом и испачканных нефтью миров в полной безысходности. Какой шанс есть у этих людей? Скольких загнал в объятия заклятого врага ужас их повседневной жизни?

– Я не знаю, сэр, – ответил Геликас, упустив риторический характер вопроса, и Сципион в очередной раз заметил, как непросто тому говорить о подобных вещах.

Сержант поднялся во весь рост, пристально глядя на своих воинов. Он видел их негодование и чувствовал отчаянную потребность в действиях. Сципион понял это, потому что чувствовал то же самое. План начал формироваться в его сознании. Хотя он был скорее под стать характеру капитана Сикария, Сципион, тем не менее, наслаждался возможностью снова оказаться в битве. И уже знал, как именно это осуществить.

– Мы скрывались слишком долго, – заявил он, подходя к «носорогу» и стаскивая брезент. – Но теперь этому пришёл конец.

Нивиан шагнул вперёд, отделившись от строя Громовержцев. Единственной рукой он сжимал болт-пистолет Сципиона. – Что вы предлагаете, сержант?

– Если мы не можем найти Королеву Корсаров, мы вынудим её саму прийти к нам.

За стенами Кастра Танагра царила тишина. Смерть имела к этому склонность. Тигурий шёл вдоль стен священной крепости с невысказанной болью в душе из-за вездесущих демонов. Они собрались, словно туман на краю поля зрения, залитые энергией света от застывшего разлома, потрескивающего в небе над горизонтом. Окутанные миазмами ужасающих форм, демоны со звериным голодом взирали на защитников крепости.

– Вас не должно здесь быть, – твердил он. – Всё это неправильно.

Мужчины и женщины сгрудились с подветренной стороны бастионов, кутаясь в плащи и одеяла. Перед лицами людей дыхание создавало облачка пара. В горах быстро холодало, и с вершины Капена, кружа хлопья снега, дул ледяной ветер. Зимы на Талассаре были суровыми, а в этом году погода испортилась раньше обычного.

Тринадцать сотен душ находилось внутри Кастра Танагра, чуть более половины от изначального числа. Еще около сотни были убиты или слишком серьёзно ранены, чтобы сражаться. И все же те, кто остался на стенах, обладали несгибаемым мужеством. Они великолепно сражались, но с каждой атакой число обороняющихся уменьшалось, и призрак неминуемого поражения маячил всё отчётливее.

Тигурий смотрел в сторону барабанной башни, многочисленные залы которой были полны раненых и мертвых. Он почувствовал, как боль вытекает изнутри, словно чёрный туман, и попытался отогнать отчаяние, которое он продолжал носить в себе.