Долг – Отечеству, честь – никому…

Как видим, рапорт Стройникова – не что иное, как попытка оправдаться. И выгородить себя, любимого. Ведь во всём виноват… экипаж, с которым до этого денно и нощно ходил в дозоры и даже под турецкие ядра. Все эти матросы – «подлые мужики», которые, надо понимать, о долге перед Отечеством и перед царём-батюшкой ничегошеньки не ведают. А потому и заартачились. Ох уж эти «нижние чины»!

А что до офицеров и самого командира – всё сделали по Уставу: сигнальные книги, секретные документы, инструкции и прочие бумаги заблаговременно сбросили за борт. Так что, выходит, вины как таковой никакой нет: и людей спасли, и «секретку» уничтожили. Бывает, уж извините, так получилось. Ведь кровь людская – не водица…

Этот рапорт Семён Стройников напишет позже, когда он сам и его команда будут находиться в турецком плену. Но до этого капитану 2-го ранга Российского Императорского флота придётся пережить ещё одно – возможно, самое сильное потрясение в своей жизни: на его глазах будет отчаянно биться с превосходящим противником маленький бриг. Бриг «Меркурий»[25]. Да-да, ещё вчера – его! И выйдет из боя победителем!

Именно в тот день морской офицер Стройников понял, что навсегда потерял самое дорогое, что у него было: свою честь…

* * *

Из дневника адмирала Мелихова:

«15-е число (мая) 1829 г. В 5 часов показался бриг «Меркурий», соединившийся с флотом. Наружный вид брига свидетельствовал об ужасном бое, им выдержанном…

20-е число. В 9 1/2 часов пополудни командир брига «Ганимед», прибывшего от пролива, доставил главному командиру депешу датского министра при Порте Оттоманской барона Гибша, полученную с австрийского купеческого судна, следовавшего из Константинополя в Одессу с размененными нашими пленными. Барон Гибш уведомлял адмирала о взятии турецким флотом, у Пендараклии, фрегата «Рафаил». Это неприятное известие подтверждено и командиром брига, слышавшим о том от офицеров наших, возвращавшихся из плена…»⁷

Рапорт капитан-лейтенанта Казарского лёг на стол командующего через день после совершённого им и его командой подвига; с рапортом же Стройникова и двух его офицеров (капитан-лейтенанта Киселёва и поручика корпуса флотских штурманов Полякова) командующий Черноморским флотом адмирал Грейг ознакомится несколько позже[26].

Сравнивая два рапорта на имя главного командира Черноморского флота адмирала Грейга – Александра Казарского и Семёна Стройникова, – даже человеку, ничего не смыслящему в морском деле, бросается в глаза явное различие отношения командиров к происходящему.

Казарский: «…110-пушечный корабль начал спускаться, чтобы занять у меня правую сторону и, может быть, имел намерение сделать залп вдоль брига, но я избежал этого, опустившись к N, и ещё около получаса терпел только от одних погонных пушек, но после был уже поставлен между двух кораблей. Сделав по мне два залпа, со стопушечного корабля начали кричать, чтобы бриг сдался и убрал паруса. Но как им отвечали на это всею артиллериею, ружьями и крикнутым «Ура», то оба корабля, сдавшись несколько за корму, продолжали беспрестанный огонь до 4-х часов, поражая ядрами, книппелями, картечами и брандскугелями… Во всё продолжение сражения я только мог… уклоняясь несколько бортами к кораблям, смотря по положению их, и воспользовавшись неискусным маневром 74-пушечного корабля, заставил их держаться за мною на NW…»