Долг – Отечеству, честь – никому…

Достаточно сказать, что артикул 90 Морского устава Петра Великого гласит: «В случае боя, должен капитан или командующий кораблем, не только сам мужественно против неприятеля биться, но и людей к тому словами, а паче дая образ собою побуждать, дабы мужественно бились до последней возможности и не должен корабля неприятелю отдать, ни в каком случае, под потерянием живота и чести».

Толковался 90 артикул следующим образом: «Однако ж, ежели следующие нужды случатся, тогда, за подписанием консилиума от всех обер- и унтер-офицеров, для сохранения людей можно корабль отдать: 1. Ежели так пробит будет, что помпами одолеть лекажи или теки невозможно. 2. Ежели пороху и амуниции весьма ничего не станет. Однако ж, ежели оная издержана прямо, а не на ветер стреляно для нарочной траты. 3. Ежели в обеих вышеописанных нуждах никакой мели близко не случится, где б корабль простреля, можно на мель опустить».

В случае же сдачи корабля без веских на то оснований применялся артикул 73: «Буде же офицеры, матросы и солдаты без всякой причины допустят командира своего корабль сдать, или из линии боевой уйти без всякой причины, и ему от того не отсоветуют, или в том его не удержат, тогда офицеры казнены будут смертию, а прочие с жеребья десятый повешены».

Как видим, «прорубатель окна в Европу» (я о Петре Великом) в законах разбирался: сдал корабль врагу – на рею! Сурово – но справедливо. И по всему выходило, что по возвращении Стройникова и его экипажа из турецкого плена всех следовало повесить. Всё по уставу. Как завещал навеки вечные приснопамятный Пётр Алексеевич.

И всё же Грейг был тёртым калачом – не зря на столь высокой должности задержался не на год – почти на два десятка лет, что, согласитесь, не каждый выдюжит. Седовласый адмирал прекрасно понимает: преступление Стройникова тёмным пятном – да что там – грязной кляксой! – ляжет на овеянном славой белоснежно-голубом Андреевском флаге. В этот момент командующий флотом делает решительный шаг, попытавшись ситуацию несколько сгладить.

«…Стихнувший ветер отнял средства уйти от неприятеля, – пишет он Государю Императору. – Показание командира, что многие из нижних чинов не могли быть при своих местах по причине качки, заслуживает внимания потому, что в числе 216 человек, состоявших на фрегате, было 129 рекрутов»¹³.

Смело. Многие исследователи за это письмо императору будут попрекать адмирала Грейга: дескать, командующего флотом и кавторанга Стройникова связывали не только служебные отношения, но и нечто личное. Например, принадлежность командира «Рафаила» к ближайшему окружению супруги Грейга – Юлии Михайловны[30], – которая, как поговаривали, «вертела мужем как хотела». Может, и «вертела». Но только мужем, но никак не всем Черноморским флотом, как иногда заносит уверяющих в этом «исследователей». Хотя, конечно, Стройников, несомненно, был вхож в круги «блистательной Юлии» – как-никак являлся зятем адмирала Мессера, с которым тоже приходилось считаться.

Спорно. Адмирал Грейг был умнейшим и талантливейшим адмиралом Российского флота. Поэтому бесспорно другое: Грейг из-за малодушия своего подчинённого сам оказался в довольно непростой ситуации. Имея врагов больше, чем друзей, он в любой момент мог поплатиться за столь громкий позор адмиральской должностью. И если бы не подвиг капитан-лейтенанта Казарского и его отважного экипажа, вряд ли император простил бы командующему такую оплеуху.

Неправы «исследователи» и в другом: Алексей Самуилович Грейг обладал поистине железным характером. Впрочем, иначе и быть не могло.