Долг платежом красен

– Нет у меня ни «Меrcedes», ни другой иномарки, на старом «Москвиче-412» езжу, – попытался парировать напор. – А вместо офиса обычная контора. Прибыли от торговли – кот наплакал, едва концы с концами свожу. С трудом на зарплату работникам наскреб, чтобы не разбежались. Мой «Зодиак» всего лишь год существует и не успел, как следует развернуться. Налогами задавили, ревизоры, контролеры, пожарные табуном набежали. Всех угощай и ублажай. Грабеж средь бела дня режут как курицу…

– Бери пример с олигархов – миллиардеров и миллионеров, если не слаб в коленках, – с иронией бросил реплику Савелий Игнатьевич.

– Для этого надо быть криминальным авторитетом или зятем президента с хватательными инстинктами без совести и чести. Им все доступно, тот же Никопольский завод ферросплавов, Арцизский трубный завод или гиганты металлургии и другие крупные предприятия, созданные трудом миллионов людей многих поколений, захватили мошенники, – вздохнул Зубач. – К таким лакомым кускам, прихваченным аферистами криминальных кланов, нас простых смертных, на пушечный выстрел не допустят. Там своя мафия, свой клан. Себе – несметные богатства, а миллионам обездоленным гражданам – жалкие ваучеры и крохи с барского стола. Алчного и бездарного «гаранта» за все страдания и беды народа следовало бы, как Чаушеску, под трибунал, к стенке вместо гарантий неприкосновенности. В лучшем случае его место у параши …

– Кончай пропаганду, демагогию! Прекрати крамольные речи, здесь тебе не митинг, не место для агитации. Не нравиться, вали за бугор! Нашелся мне революционер, обличитель мафии и коррупции. За такие речи тебя в каталажку! Как ты смеешь осуждать нашего всенародно любимого гаранта и его родню?! – вскипел Хлыстюк. – Это клевета, подрыв авторитета, оскорбление чести и достоинства. Жаль, что на диктофон тебя не записал. Может, повторишь и мигом загремишь на нары…

– Невозможно подорвать то, что уже давно подорвано, – убавив пыл, возразил Викентий Павлович. – Его популярность среди простых граждан самая низкая. За годы бездарного правления довел, некогда самую процветающую республику, до полного разорения. Поэтому десять миллионов граждан, подобно цыганам, разбрелись по всему свету в поисках лучшей доли и работы, ради выживания.

– Ты договоришься, что сам пойдешь под трибунал, – угрожающе произнес чиновник и властно заявил. – Я лишаю тебя права голоса.

– А как же провозглашенные на весь мир демократия, гласность, свобода слова? – опешил Зубач.

– Запомни, у кого больше прав, у кого реальная власть и большой капитал, тот и прав. Так есть и так будет всегда. И довольно плакаться в жилетку,– поднялся из-за стола Хлыстюк. – Всем тяжело. У меня нет времени ждать, когда твоя курица начнет нести золотые яйца. Боюсь, что они протухнут. Городская казна пуста, а на пороге зима. Надо закупить топливо, газ, расплатиться за потребленную электроэнергию, иначе лимиты урежут до предела. Мне бы, Викентий Палыч, твои заботы. Тебя не достают каждый день учителя, медики, пенсионеры, ветераны, не угрожают забастовками и голодовками. Моему положению не позавидуешь, чувствую себя, как в камере смертников.

– Не держался бы за кресло, – невольно вырвалось из уст мужчины. В следующий момент пожалел. Увидел, как Савелий Игнатьевич побледнел, к пухлым щекам прилила кровь. Он резко поднялся с кресла и угрожающе надвинулся на посетителя, процедил сквозь зубы:

– На кресло мое польстился? Все думают, что здесь медом мазано, что кресло мягкое, да жестко на нем сидеть. Ты посиди, посиди, попробуй, охотно уступлю. Может, геморрой себе высидишь.

Чиновник дотянулся до плеч Зубача и решительно подвел его к креслу. Тот испуганно, как упрямый бычок, упирался, что-то бормоча себе под нос. Наконец прорвалась внятная речь.

– Савелий Игнатьевич, простите великодушно, язык – мой враг, я не желал вас обидеть. Не надо мне ваше кресло, сидите на нем, хоть сто лет…

– Нет, нет, ты посиди, коль напросился. Может, прозреешь, ума наберешься, узнаешь почем фунт лиха? – настаивал начальник, таки усадив предпринимателя в кожаное с высокой спинкой кресло. Зубач, мотая по сторонам головой, ерзал на кресле, словно его, как смертника, усадили на электрический стул.

– Савелий Игнатьевич, пошутили, и будет! – взмолился коммерсант, намереваясь встать, но начальник придавил его за плечи.

– Сиди и слушай. Значит, предлагаешь мне дезертировать? – подступил он вплотную.– Это заговор, меня на мякине, как воробья, не проведешь. Вы, коммерсанты, гниды, сознательно скрываете прибыль, саботируете мои распоряжения. Для вас, чем хуже, тем лучше. Со злым умыслом, с дальним прицелом действуете, чтобы дискредитировать меня, вызвать недовольство горожан и на следующих выборах меня с треском прокатить. Не так ли? Колись! Вам нужен покладистый начальник, чтобы из него можно было всем, кому не лень, веревки вить. Моя твердость характера и требовательность вам не по нутру. Напрасно хлопочите, ничего не выйдет, всех скручу в бараний рог!

Он вошел в раж, явно переигрывая роль. В голосе угрожающе звенел металл.