Долг (СИ)

По правилам я должна была смотреть на него и задавать встречные вопросы, дабы поддержать беседу, а также радушно улыбаться и радоваться всей душой. Извините, не могу. Хочется забиться в какой-нибудь дальний угол, чтобы подождать, пока всё рассосётся само по себе. А ещё хотелось, чтобы меня кто-то пожалел. Ох, как бы кстати была Марфа. Она бы прижала к своей пышной груди и сковала бы тело сильными и тёплыми объятиями. Тогда бы отступила печаль, а в душе поселилось тепло. Как же мне этого не хватает.

— О, ты выглядишь старше, — заметил Виер. — Нет-нет, ты не старая, просто ты так держишься, словно тебе лет сорок стукнуло.

Я лишь кивнула, соглашаясь и принимая его слова. Взгляд у меня не взрослый, а умный просто. Прочтёшь больше пятнадцати книг и таким же станешь. А ещё он у меня скорее больной, чем взрослый. Глаза искриться счастьем не у всех будут, когда их чудищу лесному продадут. Но я не буду говорить за всех. Пусть спасибо скажет, что я тут в истерике не бьюсь, хотя очень хочется.

— А могу я узнать кое-что? — продолжил он свой милый допрос.

Почему милый? Голос у него был не требовательным, я чувствовала его доброту и улыбку. Почему он так ко мне относился, я не знаю. Но так лучше. Хоть у кого-то я не вызываю чувство ненависти и брезгливости.

— Разумеется, — прикрыла я глаза и вновь открыла их, уставившись на горизонт. Солнце скрылось, оставив лишь светлые полосы разводов на небе. И цвет-то какой… художники бы себе волосы на голове последние выдрали, чтобы обладать краской такого цвета. Да и я бы тоже… хотя рисовать совершенно не умею, но зато пою неплохо. Хоть что-то да умею.

— За что твой отец… — начал Виер и многозначительно замолчал, видимо пытаясь подобрать нужные слова, — отдал Лорину?

— Я бы это тоже хотела знать, — позволила себе грустную улыбку.

— Нет, я имею в виду, что ты такого сделала, раз Прохор, грубо говоря, продал тебя нам? — пояснил русый парень.

Этого я не выдержала. Судорожно втянула воздух и сглотнула ком в горле. Медленно повернула к нему своё лицо. Не знаю, что в нём увидел парень, но тот как-то сразу нахмурился и глаза в сторону отвёл. «У него милое лицо», — запоздало подметила я.

— Родилась девочкой, — сказала я тихо, но очень серьёзно. — Вы, видимо, совершенно не знакомы с людскими законами, раз ещё ничего не поняли.

Из всей той кучи чувств, которую я давила в себе наружу вылезла жёсткость и спряталась в моих глазах. Я до боли сжала пальцами колени, чтобы как-то утихомирить себя. Боль рвалась, грозясь вылиться в неконтролируемую ярость. Даже взгляд упал на лежащий неподалёку камень. Просто схватить… просто ударить… и всё, моим мучениям придёт конец. И я думала об убийстве себя и Виера. Убью себя — хорошо. Убью его — его друзья отправят меня вслед за ним. Только его с собой прихватывать не хотелось, поэтому я была в приоритете.

— Что же это за закон такой, раз позволяет продавать собственное дитя? — вновь поднял на меня свои голубые глаза ликантроп.

Он не уймётся никак, да?

— Женщина по своей сути не имеет права голоса. Её цель — рожать и воспитывать детей. Всё. Если она не из знатного рода, то обязана вести ещё и хозяйство, — коротко произнесла я и вновь села ровно.

Произносить это вслух было тяжело. Когда эти мысли крутятся в голове — это одно, а когда ты озвучиваешь их, то они словно приобретают оболочку и крепнут.

— Жёстко у вас дамам приходится, — услышала грустный смешок в его голосе, — но ты же из знатного рода. Дочь градоначальника…

— Мне нельзя передать семейные дела, — устало покачала головой, — из меня мало толка во всём, что касается «мужских» деяний. Отец довольно давно пообещал меня какому-то лорду только потому, что тот был богат. Как вы все успели заметить, он любит золото больше всего. И поверь, я ничего плохого не сделала, да и если бы что-то совершила — ему было бы всё равно, в принципе, как и всегда.

Папу вспоминать не хотелось. Понять его не могла и простить тоже. Его образ больно ранил сердце. Хотела его забыть. Совсем.

— А как же твоя мать?

Сдерживаться уже не было сил, и я криво усмехнулась. Впервые за всё это время. Зло так. Мама…

— Она умерла.

— Извини, я не знал, — тут же сочувственно проговорил парень. — Пойми, что я спрашиваю не для того, чтобы как-то оскорбить тебя. У меня натура такая любопытная, я не могу ничего поделать с этим.

Слёз не было, и ладно. А боль, рвущая мышцы и ломающая кости, сидела во мне, пытаясь вырваться наружу. Но я держала её за большой кожаный ошейник, словно свихнувшегося пса. Долго ли моя хватка будет такой же сильной? Когда пёс сорвётся?..

— Я тоже извинюсь за свои слова, — вновь посмотрела на Виера, — но Лорин проявил высшую степень глупости, пойдя на поводу у моего отца.

Давно же это сидело во мне и кололось. Даже слегка полегчало.

— С чего ты взяла? — брови ликана взлетели вверх.

Что?!