Отдых превратился в муку. Никогда я не чувствовала себя столь одинокой и ненужной как в эти десять отпускных дней. Утром Полька, не дождавшись меня, бежала на пляж, чтобы встретиться с Тимом, а я, оставалась в душной квартире, ожидая её, как, забытая хозяином псина. Без сестры мне ничего не было нужно, ни моря, ни солнца, ни южных фруктов. В обед сестрица прибегала, сбрасывала купальник, долго мылась под душем, натягивала сарафан и устремлялась то на экскурсию, то на морскую прогулку на катере, разумеется, в компании своего Тимоши.
За окнами темнело, голоса гуляк становились громче и развязнее, музыка веселее и задорнее, запах шашлыка резче, то и дело раздавались взрывы хохота. Зажигались рыжие уличные фонари, а я бродила по квартире, собирая, разбросанные Полькой, вещи, и чутко прислушиваясь к шагам за дверью, в страхе, что Полина не придёт ночевать. И это произошло. Однажды, она не вернулась, оставив меня в страхе и неведении, мечущуюся раненным зверем в пустой квартире. В какой клуб она могла направиться? В какой ресторан? Где остановился этот Тимофей? Богатое, но весьма безжалостное воображение рисовало картины одну страшнее другой. Полина изнасилованная обкуренными ублюдками, Полина убитая в грязной подворотне, Полина в искорёженном автомобиле, за рулём которого был пьяный Тим.
Всё! Хватит вспоминать, мусоля собственные обиды, обсасывая неприятные эпизоды. Какой от этого толк? Нужно, как можно быстрее найти способ выбраться с проклятого Корхебеля.
Мы с Олесей сидим на балконе, пощипывая крупные грозди золотистого, словно светящегося изнутри, крупного винограда. Сочные душистые ягоды лопаются на языке, изливаясь кисло-сладким соком. На смену дневному зною, приходит мягкая, бархатная прохлада. Стрёкот цикад и сверчков становится более торжественным, более мощным. Густую черноту южной ночи пронизывают серебряные нити полной луны. И эти нити, вплетаются в струи фонтанов, опутывают стебли трав и иглы кипарисов, окутывают нежным, таинственным сиянием чаши цветов. Вечерний ветерок пахнет сладостью магнолий, йодом и, разомлевшей от дневного зноя, травой. Он гладит щёки, слегка покачивает лозы, шуршит листвой. И в этот момент хочется верить в то, что всё будет хорошо, всё образуется.
– А что, всё-таки происходит с теми, кто не сдал сессию? – спрашиваю я.
В глазах девушки дрожат осколки луны. Олеся тянется за очередной ягодой, срывает, кладёт в рот, долго и тщательно пережёвывая. Отвечать на мой вопрос ей, явно, не хочется, и я уж было собираюсь смириться с молчанием новой знакомой, как она вдруг отвечает:
– Понимаешь, первокурсникам это лучше не знать. Вообще, это лучше никому не знать, я считаю. Но на втором курсе мы всё равно узнаём. Это ужасно, бесчеловечно, чудовищно. У кого психика более слабая, срывается в истерику, пытается покончить с собой, и вот таких, слабонервных, сразу же отправляют к тем, кто не сдал.
– А нас, стало быть, жалеют пока? – спрашиваю и машинально тянусь за ягодой. Вкусовые ощущение, ровно, как и наслаждение вечерними запахами и звуками пропадают напрочь. По позвоночнику бежит неприятная дорожка холодного пота. А в голове трусливо пульсирует мыслишка: «А хочу ли я знать ответ?»
– Эти сволочи никого не жалеют, – отрезает Олеся, и её лицо дёргается, как от болезненной судороги. Их устраивает и твоя успеваемость, и твоя неуспеваемость. У них здесь безотходное производство. Лучших обучают, а посредственностей – в расход. А узнаём мы на втором курсе о подвале лишь потому, что чёрную работу выполняем, в качестве наказания. Одна штрафная отметка ровняется дню работы в подвале. О самой работе не скажу. Нам специальную настойку молчания дают, дабы мы не проболтались, так что если даже захочу рассказать, из горла ни слова не вырвется. Да и без настойки, честно говоря, не решилась бы это сделать.
– За нами следят?
Опасливо оглядываюсь по сторонам в поиске камер.
Олеся невесело, как-то даже натужно смеётся, затем берёт мои пальцы в свою липкую от винограда пухлую ладошку, как когда-то делала сестра. Гоню мысли о Полинке, сейчас не до воспоминаний. Однако, прикосновение кажется приятным, дружеским, очень тёплым и неожиданным от малознакомого человека.
– Здесь любую технику можно легко заменить магией, что и делается. Не ищи камеры, их нет. Вся информация о тебе отражается в воде. Не даром на территории столько фонтанов. Даже вода в графине на твоём журнальном столике способна выдать любую твою тайну.
– А после обучения сбежать отсюда можно? – сама не знаю зачем спрашиваю. – Ведь нас, как я поняла, будут отправлять на большую землю, для выполнения заданий.
– Нет, конечно, – Олеся невесело смеётся. – После окончания первого курса, ты примешь присягу – привяжешь себя к острову. И на большой земле сможешь пробыть не более месяца. Затем, если не вернёшься в срок, начнёшь медленно умирать, станут отказывать органы и системы, постепенно, словно позволяя тебе передумать и вернуться. Государь и его шавки инквизиторы всё просчитали.