Бросаю в его сторону резиновое колечко, смотрю, как пёс, с восторженным лаем, устремляется вперёд. Затем, расстёгиваю сумку, достаю старый плед и ложусь на траву. Смотрю в небо, втягиваю полной грудью горьковатый запах полыни, нежный аромат цикория и сладкое дыхание клевера, и ловлю себя на том, что готова. Готова впустить в свою жизнь другого человека, готова забыть прошлое, готова к новому. Я ещё молода, у меня ещё будут дети. А любовь? Бог с ней, с любовью! Да и кто сказал, что она должна вспыхнуть сразу, с первого взгляда, с первого прикосновения. Олежка парень хороший, и я постараюсь стать счастливой с ним.
Лечит ли время? Скорее нет, чем да. Однако, оно притупляет боль, прячет внутри, не давая стать острой. Вот и моя боль притупилась, съёжилась, сжалась в серый комок, затаилась в самом тёмном уголке души. Правда, по ночам ко мне продолжает приходить Молибден, улыбчивый, солнечный, притягательный. Мы, то прогуливаемся по территории детского дома, то смотрим на закат, разгорающийся над морем. После этих снов я просыпаюсь в слезах и с болезненным чувством потери и тоски по Даниле и острову, каждой клеткой ощущая, насколько мне не хватает шелеста волн, горячей гальки под босыми ступнями, криков чаек и кипарисовой зелени.
– Какого хрена ты здесь делаешь? – это был первый вопрос, что задала мне Полина, когда открыла опухшие, от излишних возлияний глаза.
В её голосе слышалось столько раздражения, столько досады, что в сердце нехорошо кольнуло. Чёрт! А ведь ей плевать, глубоко плевать на то, где я находилась все это время, что со мной произошло. Вспоминала ли сестра обо мне хоть иногда? Искала ли?
–Почему ты в таком виде и в такой компании, Полина? – вырвалось у меня как-то случайно. Причём, вырвалось весьма обвинительно, что и оказалось моей ошибкой. Ещё одной в чреде тех, что я допускала в общении с сестрой.
– По кочану, – осклабилась Полька, приподнимаясь на локтях.
В заплывших, покрасневших глазах сестры плескалась ненависть. Вот тебе и радостная встреча! Вот и воссоединение после долгой разлуки.
– Какого хрена ты припёрлась, – дохнула Полинка мне в лицо своим перегаром, и тут же хрипло и зло расхохоталась. – Не нравится? Пахнет плохо? Ну, извини, не готовилась я к твоему визиту.
– Полина, я задала вопрос, кажется.
Рассудок вопил о том, что я не в той ситуации, чтобы отчитывать сестру, да и как-то жалко всё это смотрится со стороны, если честно. Обвиняю, требую, преследую, хочу вернуть под своё душное заботливое крылышко, несмотря на то, что девице уже восемнадцать, и решать, как жить, с кем пить, ей и только ей. Ей богу, не сестра, а маньячка какая-то. Однако, злость на равнодушие единственного родного человека, ощущение собственной ненужности, обида, захлёстывали, накрывали с головой, подобно бушующим морским волнам, и меня несло.
– Ты когда последний раз была в училище? Кто эти люди? Немедленно собирайся и мы уходим.
Твою ж мать! Куда уходим-то? Что я могу ей предложить? Что я несу вообще?
Руки тряслись, в уголках глаз закипали слёзы, горло перехватило жёсткой рукой, и воздух с трудом проходил в лёгкие.
Я одна, никто меня не ждал. От отчаяния хотелось взвыть, однако, я всё же, каким-то чудом, держалась.
– Уходишь ты, – отчеканила Полина, решительно вставая с пола, для пущей убедительности указывая на дверь. – Вон из моего дома! Из нашего с Тимофеем дома. Да, милая сестрица, я вышла замуж и счастлива, и не позволю это счастье разрушить ни тебе, ни кому-то ещё.
– Вот это ты называешь счастьем? – указала на человеческие тела, начинающие шевелиться, протирать пьяные глаза и прислушиваться к нашему разговору. – Счастье валяться на полу в компании пьяниц, среди пустых бутылок и грязной посуды? Счастье быть необразованной дурой? Счастье со временем спиться?
– Счастье, жить вдали от тебя, не видеть твою кислую морду и не слышать твоих нравоучений! – рявкнула Полина.
Капельки её ядовитой слюны упали мне на щеку.
Окружающая нас синева ожила окончательно. Стоны, отрыжка, покашливание, бормотание.
– Идём-ка, поговорим, – хрипло раздалось за спиной, а на плечо легла чья-то влажная ладонь.
Тимофей потянул меня из комнаты на небольшую, неопрятную кухоньку с закопчённым потолком, прокуренным воздухом, и горами грязной посуды, громоздящимися как в раковине, так и на столе.
Парень поставил чайник, указал на табуретку, сам уселся напротив.
Худой, с фингалом под левым глазом, трёхдневной щетиной, в нестираной майке и приспущенных, пузырящихся спортивных штанах. Принц, да и только!
Пока закипал чайник, мы оба молчали, внимательно рассматривая друг друга. За стеной раздавался смех Полины, колючий, неприятный, нарочитый. Словно этим смехом она доказывала мне, насколько ей хорошо без меня, насколько весело. Гудел холодильник, в туалете кого-то мерзко рвало.
Наконец, когда чайник всё-таки завизжал, Тимофей лениво поднялся, выставил на стол две грязные кружки, кинул в них по чайному пакетику, залил кипятком. Одну кружку придвинул мне, в другую вцепился сам.