Долгая дорога домой

Потом ее привезли в город и вытащили из клетки – грубо, как животное. Все, что на ней было – это открытый итальянский купальник, который она перед Асланом снять не успела, и какая-то дерюга, которую бросили ей в машину. Она пыталась драться, но мучителей было двое, и глаза их горели жадным огнем. Эти были молодые, один даже без бороды, он ее попытался то ли бить, то ли лапать – и старший заметил это, свистнула плетка, и молодой что-то закричал и отпустил ее. Потом они – от обоих страшно воняло, привязали ее к чему-то, напоминающему гинекологическое кресло, она пыталась бить их, но они ее не били и вообще не замечали ее ударов, потому что синяки и кровоподтеки лишили бы пленницу товарного вида, и их раис сам бы жестоко избил их за это. Потом старший еще раз вытянул младшего плетью и что-то сказал. Она не знала, что надсмотрщик заявил младшему: эта женщина для раисов, а не для таких сыновей свиньи и шакала, как ты!

Потом пришла женщина – в парандже, с сильными, крючковатыми, покрытыми какими-то пятнами пальцами, и мужчина – лет пятидесяти, в европейском костюме, какие в нищем Афганистане носят только раисы, с жестокими и неподвижными, словно у рыбы, глазами. Женщина сорвала с нее купальник и начала осматривать ее... всю, а потом что-то сказала мужчине. Мужчина с ненавистью посмотрел на Катерину, потом поднял валяющийся на полу хлыст, но женщина загородила ее собой и что-то сказала. Мужчина гортанно и зло ответил, она разобрала только «руси джаляб»[90], потом бросил хлыст, повернулся и вышел. Она плакала от унижения. Потом появился другой мужчина, старший среди надсмотрщиков, и женщина ему что-то приказала. Мужчина вышел и вернулся с какой-то одеждой, похожей на монашескую, и отвязал ее от ужасного кресла. Под присмотром этих двоих она натянула одежду прямо на голое тело, ее отвели в камеру и покормили какой-то бурдой. Ночью в камере было ужасно холодно, и она свернулась клубком, набросив на себя все, что там было – пусть это все было грязным и воняло псиной. Плакать она уже не плакала – без толку.

Она не знала, что только что ее цена упала ровно в пять раз, оттого ее хозяин и не был доволен. Если бы она была девственницей – он бы запросил за нее полмиллиона афганей, цена посильная лишь принцу, раису провинции или амиру наркомафии. Но и сто тысяч афганей были каким-никаким, а заработком, в конце концов, десять тысяч афганей стоила приличная машина. Об этом ему и напомнила женщина, которая осмотрела ее и убедилась в том, что она не девственница.

А в это самое время ее фотографии расклеивались по всему Каспийскому побережью, спасатели прочесывали дно рядом с пляжами, пытаясь найти тело, а на военной базе рядом с Каспием приземлился самолет, на котором летели отец Катерины и следователь по особо важным делам следственного департамента МВД. Вместе с ними летели еще двое – исправники из петербургской сыскной полиции, – влияния отца Катерины хватило, чтобы на это дело назначили очень опытных оперативников и следователя.

Мать Катерины тем временем спешно прибиралась на вилле – не хватало, чтобы муж что-то нашел.

Утром ее повезли на базар.