– Официально не имею. (Но на практике, так как это проект нашего института, я могу подкинуть любую пригодную кандидатуру. Нат хотел, чтобы с ним полетела я…) – Они обменялись беглыми улыбками
– А как же… – Он покачал головой. – Я хотел бы… (Нет, не могу найти более крепкого слова. Я отдал бы за место на корабле даже шанс обрести бессмертие. Летними вечерами в детстве я лежал на спине и наблюдал восход луны, красный глаз Марса в небе и мечтал, мечтал.) А как же Шейла? Давай в другой раз, Хельга.
– Полет долго не продлится. (Несколько недель – разведать ближние звезды, испытать двигатель, проверить несколько астрономических гипотез. Риск, я думаю, тоже невелик. Будь иначе, разве я стала бы предлагать?)
– Но я же сказал – Шейла…
– До отправления корабля остается еще несколько месяцев. (За это время может произойти все, что угодно. Я слежу за последними достижениями психиатрии, появляются новые интересные методы лечения.) – Хельга коснулась его руки. – Подумай, Пит.
– Хорошо, – не очень уверенно ответил он.
Отчасти Коринф понимал: Хельга предлагает ему грандиозное дело, чтобы отвлечь его, вырвать из замкнутого круга тревог и уныния… Выходя с ней на улицу, он взглянул на небо, разглядел в дымке несколько далеких солнц и ощутил, как по телу прокатилась волна возбуждения.
Снег в этом году выпал рано. Однажды утром Брок вышел из дома, а вокруг все белым-бело.
Он немного постоял, глядя на окружающие просторы, холмы и поля, заснеженные дороги, утренний горизонт цвета вороненой стали. Словно никогда прежде не замечал зимы – голых черных деревьев на фоне спокойного, безветренного неба, заваленных снегом крыш, разрисованных морозом окон, одинокой вороны, сидящей черной печальной точкой на холодном телеграфном столбе.
Хотя после снегопада воздух потеплел, из ноздрей все еще валил пар, а лицо пощипывало. Брок хлопнул в ладоши, – в тишине звук получился неожиданно громким – надул щеки и сказал:
– Ну что, Джо, похоже на следующие полгода все утряслось. Белый День благодарения; не удивлюсь, если и на Пасху будет лежать снег.
Пес смотрел, почти все понимая, но не имея возможности ответить. Затем инстинкты взяли свое, и он принялся скакать по снегу и оглашать ферму громким радостным лаем.
Из дома вышла невысокая коренастая фигура, закутанная до такой степени, что лишь непомерная длина рукавов выдавала в ней нечеловеческое происхождение, поежилась и быстро приковыляла к человеку.
– Холодно, – проверещала она, – холодно, холодно.
– Боюсь, настоящие холода еще не наступили, Мегатавель. – Брок погладил заросшую шерстью макушку шимпанзе. Его тревожило, что обезьяны могут не пережить зиму. Он сшил им одежду и поручал работу в доме или сарае, где было тепло. Однако легкие приматов были слишком слабы.
Несмотря на природную вертлявость и лень, обезьяны героически трудились вместе с человеком. Брок не смог бы осилить подготовку к зиме в одиночку. Важнее, однако, было то, что, научившись общаться друг с другом на ломаном языке, они стали верными друзьями. У обезьян было мало тем для разговора, их разум-кузнечик быстро перескакивал с одного на другое, но плен одиночества был прорван. Само по себе наблюдение за их ужимками в спортивном зале, который он для них оборудовал, заставляло Брока смеяться, а смех в новые времена стал редкой ценностью.
Как ни странно, Мегатавель лучше приспособилась к работе на ферме, в то время как ее партнер Джимми готовил и вел хозяйство в доме. Оба были сильными и умными помощниками, чем бы ни занимались.
Брок дотопал до сарая, оставляя мазки следов на девственно чистом снегу, и открыл ворота. Из темноты в лицо хлынула волна животного тепла, от сильного амбре закружилась голова. Мегатавель пошла задавать животным – пятнадцати коровам, двум лошадям и огромной туше слона Джамбо – сена и толченой кукурузы. Брок сел доить коров.
Остатки домашней живности, похоже, смирились с новым порядком. Животные доверяли Броку, он казался им чем-то похожим на бога, но сегодня предстояло обмануть их доверие. Смысла откладывать не было, потом будет только труднее.