Долгая дорога домой

Ах, он умер, госпожа,
Он холодный прах;
В головах зеленый дерн,
Камешек в ногах[6]

.

Нет, сказала она поющему в голове голосу. Убирайся.

Океан рычал и сердился, за окнами все гуще валил снег. Мир медленно сжимал вокруг нее свое кольцо.

– Пит, – прошептала она. – Пит, родненький. Я больше не могу без тебя. Умоляю – возвращайся.

Глава 16

Корабль выскочил из поля. Первые несколько минут прошли в жутких мучениях.

– Где мы?

Вокруг сверкали неизвестные созвездия, тишина была настолько полной, что от звука собственного дыхания резало в ушах.

– Не знаю, – простонал Льюис. – И не хочу знать. Дай мне поспать, а?

Он доковылял по тесной кабине до узкой койки и плюхнулся на нее, дрожа от изнеможения. Коринф взглянул на напарника словно сквозь пелену тумана и отвернулся к звездам.

Это просто смешно, отчитал он самого себя. Ты опять свободен. Твой разум вновь повинуется тебе без остатка. Так пусти его в дело!

Организм содрогнулся от боли. Живая материя не рассчитана на такие резкие переходы. Внезапное возвращение к прежней косности мысли, дни и недели отупения, во время которых корабль, потеряв управление, несся неизвестно куда, и вдруг просветление, ясность, скачкообразное включение нервной системы на полную мощность… Это могло стоить им жизни.

Ничего, пройдет. Вот только корабль улетает все дальше в космос, Земля с каждой секундой отдаляется. С этим надо кончать!

Питер вцепился в подлокотники, преодолевая приступ тошноты.

Спокойно. Останови бешеное сердцебиение, расслабь дергающиеся мышцы, прикрути огонь под жизненными процессами, пусть они набирают силу постепенно, как положено.

Он вспомнил ждущую его Шейлу, и образ жены послужил якорем в водовороте вселенной. Постепенно, подчиняясь его воле, пришло ощущение силы. Сознание еще некоторое время боролось, чтобы остановить судорожные сокращения легких; когда это получилось, сердце успокоилось само собой. Рвотные позывы отступили, дрожь прекратилась, зрение очистилось, Питер Коринф вновь обрел полный контроль над собой.

Почувствовав в кабине кислый запах рвоты, он включил уборочные автоматы. Бросив взгляд на экран, оценил картину звездного неба. Во время слепой гонки в космосе корабль наверняка не один раз поменял скорость и курс, они могли оказаться в любом рукаве галактики.

Ага, вот ночные призраки Магеллановых облаков, эта зияющая чернота, должно быть, Угольный Мешок, а рядом – гигантская туманность Андромеды. Примерно в этом направлении должно находиться Солнце – около трех недель пути на максимальной псевдоскорости. Потом, разумеется, придется бродить по ближнему космосу в конкретных поисках. Уйдет несколько дней или недель. Больше месяца!

Нетерпением делу не поможешь. Эмоции, кстати, не более чем психофизиологическое состояние организма, а потому подчиняются регулированию. Коринф усилием воли изгнал досаду, призвал спокойствие и решимость, потом сел за пульт управления и произвел математические расчеты, насколько это позволяли неполные данные. Несколькими быстрыми движениями остановил корабль, развернул его и запустил в направлении Солнца.

Коринф не стал будить Льюиса. Пусть проспится после шоковой перенастройки. К тому же физику хотелось побыть наедине с собой и поразмыслить.

Вспомнились проведенные в поле торможения кошмарные недели. Их жизнь после выхода Земли из поля напоминала сон. Цепочки рассуждений, позволившие в считанные месяцы реорганизовать весь мир и построить корабль, были слишком неуловимы и ветвисты, чтобы за ними мог уследить разум человека-животного. Спустя некоторое время болтовня и отчаянные прожекты Питера и Льюиса сменились апатией и ощущением безнадежности. Они тупо ждали, когда какая-нибудь случайность либо вызволит их, либо уничтожит.

Что ж, подумал Коринф краем разума, занятого десятками мыслей одновременно, так вышло, что случайность нас вызволила.

Умопомрачительное величие космоса вызывало неизбывную радость – корабль возвращается домой, целый и невредимый. При этом новое спокойствие, которым Коринф окружил себя, оставалось прочным, как броня. Наступит время, и он его сбросит, однако само обладание этой возможностью переполняло душу восторгом.