Долгая дорога домой

— Ты… — принц, обычно довольно бойкий в вопросах женского пола, пошедший этим скорее в деда, нежели в отца, имевшего глупость влюбиться в замужнюю женщину — я хочу… чтобы ты приехала в Лондон еще раз. И… я хочу писать тебе. Можно?

Катерина покачала головой. Она больше изменилась за этот день, чем за всю предыдущую жизнь. И теперь она не считала мать идеалом, к которому надо стремиться, и почему-то ей не давало покоя странное, никогда прежде не встречавшееся чувство. Чувство жестокой гордости за огромную, раскинувшуюся на полсвета державу, которая такможет говорить со всем миром. Она никогда раньше не задумывалась о том, в какой стране живет, а сейчас поняла.

От этого чувства — мурашки по коже.

— Ты можешь писать, Николас. Но не рассчитывай на ответ. Иди… тебя ждут.

2 июля 2002 года

Великая Хорватия

Пожаревац

После Второй мировой войны один из тех, кто в ней участвовал, писатель и генерал от инфантерии Антон Иванович Деникин, видевший в восточном походе, что творили в своей стране турки с теми, кто не являлся турком, сказал — как же близко отстоит пятнадцатый век от двадцатого. Меньше суток пути…

Но никто и представить себе не мог, что в начале двадцать первого века в Европе будет действовать концентрационный лагерь.

Весь город Пожаревац, а он был достаточно большим — представлял собой зону с особым режимом. Если раньше здесь была зона особого режима и был город, где бесплатно работали сербы-заключенные, то сейчас город и зона слились, образовав «центр перевоспитания», так это официально называлось. Зона особого режима осталась, а из города выселили всех жителей и поселили туда всех тех, кто, согласно заключению суда, «нуждался в перевоспитании». В городе было больше трехсот тысяч жителей, были даже дети. Все они жили под постоянным контролем, периметр города контролировался с помощью всевозможных средств безопасности, лазерных лучей, колючей проволоки и специальных мин, разработанных в Австро-Венгрии. Когда человек наступал на них, они не убивали его, а глушили сильным разрядом электрического тока.

Просто невероятно — но происходило в Европе ^[114]. И никому до этого не было дела.

У озера Балатон сотник арендовал машину, здесь это позволялось без документов. Потом они зашли в охотничий магазин, — в тех местах была популярна охота на благородного европейского оленя и кабана, правда, то, что здесь считалось кабаном, в Российской империи считалось подсвинком, не заслуживающим внимания. Там они купили четыре маскировочных костюма типа «лес», надевающихся прямо на обычную одежду, карты охотничьих угодий всей Австро-Венгрии, в том числе и Великой Хорватии, четыре охотничьих прибора ночного ви#дения, использование которых здесь не было запрещено, подзорную трубу шестидесятикратного увеличения и лазерный дальномер. Еще купили приправы для охотничьих супов, чтобы все поверили, будто они и впрямь идут охотиться на оленей — для них значение имело только то, что основной ингредиент в этих приправах — молотый перец. Расплатились австрийскими кронами, которые наменяли в обменнике у дороги — здесь можно было без проблем обменять на местные деньги любую валюту мира, в том числе и швейцарские франки ^[115]. Мало ли из какой страны прибыл путник…

Только сейчас, проехав на внедорожнике РАБА, грубом, но надежном, больше сотни километров по лесным дорогам, чтобы проверить достоверность карт и, так сказать, протоптать маршрут, — сотник начал понимать, какую глупость они затеяли. Это была Европа, со всеми ее прелестями. Здесь ты можешь делать все, что угодно, и на тебя никто не обратит внимания — до той поры, пока ты это внимание не привлечешь необычным или подозрительным поведением. Как только ты это сделаешь, ты попал. Здесь принято сообщать в полицию обо всем подозрительном, что ты увидел и услышал, население — стукачи поголовно. И если ты попал в поле зрения полиции — тебе уже не уйти.

Хуже того — доверять нельзя никому. Велехов не был оперативником (если бы был, сразу бы отказался от задуманного), но понять, что местное сопротивление битком набито стукачами полиции и ХауптКундшафт-Штелле, — на это ума у казака хватило. И если он обратится к кому-то из местных, то с вероятностью процентов тридцать сразу наткнешся на полицейскую засаду. А если и нет — тот человек, к которому он обратится с самыми добрыми намерениями, привлечет к делу местную группу сопротивления. И уж в ней-то точно — хоть один предатель, но окажется.

Еще ему не давали покоя слова цыганки, сказанные в придорожной корчме. Предатель — рядом с тобой. Насколько рядом — уж не на соседнем сиденье ли?

Если среди сербов есть предатели здесь — почему бы им не быть там, в Висленском крае? Кто-то же сдал группу сербов, рвавших нитку в их секторе.

Сотник остановил машину. Дальше надо идти пешком, не дай Бог обратят внимание на остановившуюся машину.

— Божедар! — негромко сказал сотник.

— Что? — вскинулся серб.

— Пошли.