Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

Вскоре после этого они с матерью уехали в другой город, и у матери появилась своя мастерская, а у Ирены теперь вместо бабки была нянька — деревенская старуха, которая учила ее молитвам, учила ублажать домового, чтоб он не осердился, упаси бог, учила ненавидеть голытьбу — тех, кто плохо одет, и в то же время жалеть убогоньких у церкви, подавать им грошики со словами: «Молитесь за болящую Агафью». Агафьей звали няньку.

Мать очень любила, чтобы Ирена ходила всегда нарядной, с завитыми волосами, хотя сама одевалась просто, во все темное.

— Станешь барышней, — говорила мать, — сошьем тебе бархатное платье со шлейфом. Ты не мужичка какая.

Ирена не могла дождаться, когда же она вырастет, так хотелось ей платье со шлейфом, как у дочки полицмейстера.

Но когда она выросла, уже не носили шлейфов, в моду вошли короткие, до колен, с низкой талией платья. Но и в таких, в сущности уродливых платьях Ирена ухитрялась вызывать у подруг зависть и восхищение. То, что она не мужичка, Ирена хорошо запомнила, и свою фамилию — Князева — произносила всегда отчетливо, чуть ли не по слогам, как бы намекая на свое происхождение.

Как-то она пристала к матери, и та созналась, что отец Ирены — из купцов. Ирена возмутилась, не поверила, — впрочем, наверное, именно потому, что все-таки поверила, она стала держать себя со всеми чуть свысока, чуть небрежно, чтобы никому такое не могло прийти в голову.

Подруги легко прощали ей все, потому что вокруг Ирены всегда вились молодые люди, и подруги, менее привлекательные, чем она, благодаря Ирене всегда находились в компании молодежи.

В их городок — тогда тоже была война, та, первая мировая война, и они жили в Вышнем Волочке — приехал на побывку к родителям блестящий кавалергард, молодой красавец Эжен, как все его звали.

Ирене шел восемнадцатый год, и она в то время уже служила бухгалтером в конторе лесного хозяйства Рябушинских. Там же, в конторе, кроме нее и управляющего работал старшим бухгалтером Иван Иванович Серебряков, бывший артист императорского театра. Он по-стариковски опекал Ирину (тогда она еще была Ириной), приносил ей своего любимого Шеллера-Михайлова и Вальтера Скотта, учил хорошим манерам, Он же настоял, чтобы Ирина окончила бухгалтерские курсы, когда из красильного цеха она перешла к ним, в лесное хозяйство, простой конторщицей.

Как-то Иван Иванович, любуясь ею, предрек, что она непременно выйдет замуж за аристократа.

Когда Ирену познакомили с Эженом, она вспомнила слова Ивана Ивановича, и у нее хмельно закружилась голова. Не у нее одной: Эжен буквально стал преследовать ее.

Как-то сговорились компанией ехать на пикник.

Было еще рано. Ирена сидела перед зеркалом, расчесывала свои длинные волосы. Вдруг послышались шаги, громкий взволнованный голос матери, и дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял Эжен.

— Боже! Сколько золота! — закричал он.

— Уйдите, уйдите, я неглиже! — тоже закричала Ирена, прикрываясь волосами.

Он вышел на улицу и встал, сложив руки на груди, против входа в дом. Что бы он ни делал — все у него получалось как на картинке. Ирена, гордясь своей победой над Эженом, едва слушала, что говорит мать.

Мать же, вся трясясь, уговаривала Ирену прекратить это знакомство. «Ты погубишь себя, — говорила она. — Его родители богатые люди, дворяне, они ни за что не позволят ему жениться на тебе». Ирена и сама это знала. Но так же твердо знала, что не повторит судьбы матери. Уж ее-то никто не бросит. Они с Эженом убегут и тайно обвенчаются. Потом они кинутся родителям в ноги…

Чем бы кончилось дело, неизвестно, похоже, что Эжен был действительно влюблен в нее, но через день после пикника он был срочно отозван «на театр боевых действий», как тогда говорили. А вскоре пришла Октябрьская революция. Родители Эжена уехали из города, и, что стало с самим Эженом, она так никогда ничего и не слышала.

Может быть, в память о молодом кавалергарде она, сама того не сознавая, назвала своего первенца Женей.

Ирена не заметила, как стала вспоминать детство, юность. Будь она у матери не одна, будь у нее брат или сестра, все теперь было бы иначе. Собственно, почему у матери? Будь и у нее не только Женя…

Пришла Васса. Она заходила и прежде, но в этот раз, жалостно вглядываясь в Ирену, она не выдержала:

— Ну что вы уж так-то. Не один он, сын ваш. Мой тоже там остался, миллионы там остались…

— Так если бы он как миллионы, — сказала Ирена. — Если бы он как все, а не так… Я уже ждала…

— Это уж как кому положено. Мы с вами тоже не вечные, тоже помрем. А пока живы — жить надо.

— А зачем? Зачем жить-то? Кому я теперь нужна? — и впервые у Ирены полились слезы.

Они текли не час, не два — несколько дней, как будто она истекала слезами.

С этой поры она стала быстро поправляться.

Ирена работала уполномоченной по поставкам сельхозпродукции государству.