Долгая дорога домой

Микола Матуковский тогда работал в «Известиях», на Кубе мы встретились с его коллегой, спецкором газеты в Гаване. Он предложил нам съездить к старшему брату Фиделя — Рамону, который неподалеку от Гаваны руководил аграрным комплексом. Перед поездкой заспорили, брать или не брать с собой бутылку «Московской», последнюю из наших запасов. Прикупить водки или чего другого из алкоголя мы не могли, хотя деньги у нас были. Но кончились тархеты — карточки для туристов. Микола сказал: «Что, у брата Фиделя не найдется для гостей рюмки водки?» Но его коллега мягко посоветовал: «Возьмите».

Подъезжая к комплексу, увидели на ананасовых плантациях множество людей, занятых тем, что у нас называется борьбой с сорняками. Мы спросили, где находится офис предприятия и где мы можем увидеть его шефа господина Рамона Кастро? Нам показали на крышу здания, которая просвечивалась сквозь пальмы, а шеф — вот он, чистит канаву. И правда, неподалеку на обочине дороги ловко орудовал широким мачете плотный мужчина со знакомым бородатым лицом — это и был старший брат команданте Рамон. Мы подошли, заговорили, но он сказал, что пока занят, окончит работу часа через три, тогда и примет нас в конторе. Мы стали ждать.

Бродили по не очень-то ухоженной плантации, потом отдышались под пальмами от жары и наконец пошли в контору. Господин Рамон отдал распоряжение, и услужливые креолки принесли подносы с курятиной, хозяин предложил угощаться. Алкоголя не было никакого, и Матуковский достал нашу «Московскую», которую разлили в дюжину фужерчиков (за столом оказались еще какие-то люди). Рамон сказал, что в их быту алкоголь не принят, и тут же выпил один за другим два фужера. Потом он рассказывал, что в революции не участвовал, зарабатывал деньги для братьев, которые пооканчивали университеты и теперь руководят Кубой. Он же простой латифундист — двоих революционеров для семьи достаточно.[337] Со времени победы революции ни одного дня не был в отпуске. Никаких привилегий у него нет, работает наравне со всеми, а спрашивают с него больше, чем со всех, потому что он — брат команданте. Мы посочувствовали обделенному брату, напомнив библейское: Бог не ровно делит. Утешили этим господина Рамона да и себя тоже.

В городе-побратиме Камагуэе нам устроили чуть ли не царский прием — с ромом и богатой закуской, после чего отправили на городской митинг, проводившийся по какому-то важному поводу. Впрочем, как нам сказали, митинги тут проводятся чуть ли не каждую неделю и необязательно по какому-нибудь поводу. Митинг продолжался с полуночи до утра, всё это время выступал с речью один человек — шеф провинции, дородный мужчина с толстой шеей, который, подражая, очевидно, своему начальству, широко жестикулировал руками, кому-то грозил кулаками, кого-то успокаивал. Время от времени он что-то наливал себе из графинчика, пристроенного на полочке в тумбе трибуны. Никто не расходился — толпа молча и покорно слушала. Мы из вежливости терпеливо подремывали в сторонке.

На прощальном приеме в Гаване с короткой речью от нашей делегации выступил Микола Матуковский. Эту свою речь на испанском языке он старательно подготовил еще в Минске. Один из наших кубинских гидов, сидевший рядом со мной, сказал: «Вот уж не думал, что ваш белорусский язык так похож на испанский». Микола, когда я потом передал ему эти слова, очень обиделся: сам он придерживался несколько иного мнения.

То паломничество по Кубе было в целом дискомфортным (я сильно простудился в тропиках, к тому же мы отравились консервами), но в чем-то и полезным. Мы убедились, что и впрямь существует знаменитый остров Свободы, но убедились и в том, что гримасы социализма в условиях авторитарного режима ужасны. Бедолаге всегда приятно увидеть, что кому-то еще хуже, чем ему. Но вряд ли тогда понимали свое положение кубинцы, которые жили одним — надеждой: убаюканные многочасовыми митингами, прославляющими революцию, они все чего-то ждали. Пройдут годы,[338] и, ничего не дождавшись, они рванутся через залив в ненавистный капиталистический город Майями, где найдут условия для жизни. Не на своей — на чужой земле.

X

Осенью на девяностом году жизни в деревне Волча под Ушачами умерла мама.