Долгая дорога домой

Можно понять наших коллег, российских демократов, которые недавно пережили то же, что и мы, и теперь устремились к манящей, труднодостижимой свободе. В объединении с Беларусью они видят дополнительный шанс добиться свободы, руководствуясь в своем намерении всё той же логикой — сообща легче. Но старая чешская пословица гласит: не запускай мельницу, если у тебя нет сил ее остановить. Есть ли у наших российских коллег силы, чтобы достойно распорядиться хотя бы собственной свободой, пусть относительной? Не является ли и для них и для нас более реальным риск потерять всё? Где гарантия того, что их нынешняя свобода завоевана полностью и навсегда? Очень это сомнительно в стране, где не прекращаются позорные войны, всюду льется кровь, уничтожается свобода слова, а главной государственной идеей становится всё тот же национал-империализм.

Должно быть, свой путь к свободе каждому суждено пройти отдельно. И, наверное, не только для человека, но и[440] для страны индивидуализм — не самый худший путь. Может, не наилучший, но и не наихудший, — в основе коллективной свободы лежит свобода индивидуальная. Что до меня, то мой логос определенно пессимистический, хотя моя душа жаждет оптимизма. Как когда-то писала великая Леся Украинка: «Без надії сподіваюсь…»

Март 2002 г. Франкфурт-на-Майне[441]

От переводчика

Долг перевести эту книгу на русский язык на меня возложил Василь Быков.

26 мая 2003 года я был у него дома — в последний раз при его жизни. Кто мог знать, что в последний!.. В марте, в Праге, он перенес тяжелую хирургическую операцию, после которой в скором времени вернулся на родину, и теперь ему предстоял курс лечения в Боровлянах. В тот день он был бодр, оживлен, даже весел, и у всех его близких и друзей была надежда, что лечение пройдет успешно, что всё обойдется. За это мы даже выпили с ним по рюмочке…

Я пришел к нему не только в гости, но и по делу. Еще в Праге, куда я приезжал в канун его операции, он попросил меня сделать перевод «Долгой дороги домой», сказал, что надеется на меня. Может, потому, что у меня уже был некоторый опыт работы над переводами его произведений: когда-то я перевел для журнала «Неман» несколько его рассказов, в 1990 году перевел повесть «Облава» для журнала «Новый мир».

Эти переводы его устраивали, чем не могу не похвастаться: угодить Быкову переводчикам было трудно, не случайно почти все свои повести для российских журналов и издательств он переводил сам. Поэтому мне особенно дорого его доверие, его выбор переводчика своей последней книги. Он знал, что она — последняя, хотя и бодрился… В тот день, 26 мая, он и вручил мне книгу со своей дарственной надписью и тетрадь дополнений — свыше тридцати вставок, пометил на страницах книги, куда эти вставки надо вмонтировать.

В том дарственном автографе на титульной странице «Долгой дороги домой» он дал мне определенный карт-бланш, право быть в какой-то мере хозяином переводимого текста. Написал: «…Валянціну Тарасу гэты рабочы экземпляр, які ён ператворыць у іншы выгляд». Ператворыць — это[442] значит, перевоссоздаст, представит в другом облике. Однако следует сразу оговориться, что перевоссоздание — это не отсебятина, не переделка авторского текста. При всей свободе переводчика, перевод должен быть адекватным, сохранять особенности, манеру, стиль автора средствами другого языка. Хотя, естественно, другой язык в то же время и преображает оригинал, просто потому, что у него другая стихия. С другой фонетикой, грамматикой, фразеологией, со своими идиомами и внутренними законами.

Кстати, когда кто-то начинает доказывать, что белорусский и русский языки почти ничем не отличаются один от другого, — «один народ, одна культура, один язык», — мне это слышать смешно. Как переводчик белорусской прозы и поэзии я за полвека своей работы над переводами, как говорится, в муках творчества убедился в уникальности белорусского языка, в его самостоятельной мощи и самобытной красоте. Нередко семь потов с тебя сойдет, пока найдешь русский адекват того или иного белорусского слова, образного выражения, идиомы.

Утверждение, что, мол, русский и белорусский языки являют собой один язык — злонамеренная брехня проимперских «интеграторов», как доморощенных, так и российских. Об этом мы не раз говорили с Василем Владимировичем, который отлично знал предмет, сам, как уже было сказано, переводил свою прозу на русский.

Работа над переводом была горькой: я приступил к ней сразу после похорон Василя, с острой болью утраты, которая долго не давала сосредоточиться. И еще эта работа была специфически трудной. Почему — об этом надо сказать особо.

«Долгая дорога домой» написана смертельно больным человеком, который знал, или догадывался, о своей болезни и у него, очевидно, не было времени не то, что на отделку текста, но даже на перечитывание написанного. Поэтому в тексте оригинала встречаются стилистические и грамматические огрехи, неясные формулировки, когда та или иная мысль выражена приблизительно, недостаточно четко.