Долгая дорога домой

Настала пора прощаться с Усеином. Он все время вспоминал о своей возлюбленной из Таракташа Фатме Шерфе. Рассказывал о ее красоте, что они дали друг другу слово, что будут ждать друг друга. Он часто видел ее во сне и рассказывал мне об этом. У Усеина были живы родители, братья и сестры, все они ждали его. Когда мы получили пропуска и справки об освобождении из плена, то очень обрадовались. Вышли на Феодосийское шоссе – на угол сельхозинститута напротив Куйбышевского рынка. С этого места мне надо было идти на юг, а Усеину на восток. Я уговаривал его сперва пойти ко мне домой, погостить, а уже потом отправляться в свой Таракташ, но он отказался.

Мы крепко обнялись, попрощались. Я подождал, пока он сел в попутную машину, и пошел домой через села Битак[120], Мамак[121] в Суюн-Аджи. Прибыв домой, я повстречался со всеми родственниками, друзьями, соседями. Мне было очень тяжело. Сердце разрывалось, я плакал и сам себя не мог остановить. Меня не могла успокоить ни холодная вода, ни таблетки, ни уговоры родителей. Минут через сорок я сам по себе успокоился. Стал разговаривать, выпил воды, поел. Это мое сердце отплакало все те беды и несчастья, которые я пережил с самого первого дня этой страшной войны до дня освобождения из-под неволи.

Сердце предчувствовало, что впереди меня ждут не менее тяжелые испытания, ведь был всего лишь ноябрь 1942 года. Все еще было впереди. Я стал думать, что делать дальше. Война продолжается, Гитлер вряд ли победит. Он уже получил поражение под Москвой, что-то грандиозное происходит в Сталинграде. Мне было ясно, что Советы победят и тогда у каждого спросят, что он сделал лично для победы над врагом. Строго спросят и с меня. Ведь я принимал присягу.

Наконец у меня появилась реальная возможность уйти к партизанам. Наученный горьким опытом, я решил не действовать опрометчиво, а изучить обстановку, установить нужные контакты. В декабре под видом заготовки дров поехал в Тернаирский лес. Долго бродил по лесным массивам, но никого не встретил и под вечер вернулся домой.

Однажды меня вызвал в общинную контору бухгалтер Стародубцев и предложил работать в конторе счетоводом. Я согласился. Несколько дней я возился с бумагами. Между делом Яков Петрович показал мне фотографию своего отца и других родственников в офицерской и даже генеральской форме еще царских времен. Этим он меня очень напугал, но он сказал: «Не бойся. Я просто хотел, чтобы ты знал, кто я».

В Ивановском волостном совете старшим полицейским был молодой парень Иван Новиков. Он был не из местных. Однажды к вечеру меня вызвали из дома в контору. Когда я вошел, там уже сидели старший полицай и секретарь сельсовета девушка Фаня, которая вела протокол допроса. Полицай в грубой форме стал меня допрашивать. Задавал вопросы о моей биографии, а Фаня все записывала. Он добивался, чтобы я признался, что был секретарем комсомольской организации пединститута. Я понял, что кто-то все это ему рассказал, но все равно отрицал и говорил, что был обыкновенным студентом. Откуда-то он знал и о том, что я член или кандидат в члены партии.

– Что ты врешь! – кричал он. – Все знают, что тебе председатель колхоза Ушаков давал рекомендацию в партию!

Я твердо продолжал все отрицать. Он разозлился и несколько раз ударил меня резиновой плеткой (камса с лапшой в конце). Было больно, и я стал кричать. Узнав, что меня бьют, мой братишка Джемиль собрал человек двенадцать деревенских мальчишек, и они ворвались в помещение, требуя освободить меня от издевательств. Секретарша сельсовета Фаина тоже стала уговаривать полицая, чтобы меня отпустили. У пацанов в руках были палки. Они кричали, ругались и говорили: «Кто ты такой, зачем издеваешься над невинным человеком. Мы его защитим». Полицай опешил, а потом сказал: «Ладно, на сегодня хватит. Разговор продолжим в следующий раз». На что Джемиль ему крикнул: «Следующего раза не будет!» Он оказался прав.

На следующий день я все подробно рассказал Якову Петровичу. Подумав, он сказал: «Ничего не бойся. Я ему хвост прижму. Работай спокойно». Через несколько дней Яков Петрович пригласил меня домой. Когда я вошел, он с женой ел мамалыгу с молоком и угостил меня. Я не стал отказываться. Было вкусно. В те трудные годы кукурузная каша мамалыга была самой распространенной пищей, так как население на оккупированной территории сильно голодало.

Он предложил мне работу главного бухгалтера в Вейратской общине, вместо уходящего оттуда Асана Чергеева. Выбрав день, мы пошли пешком в Вейрат поговорить с людьми. Встретились с другом моего отца Асаном Черги Оджа и вернулись домой.