Долгая дорога домой

Надо было устанавливать имена остальных. Когда дома я все это рассказал жене, она только всплеснула руками. Опять за старое! Казалось бы, наконец нашел могилу Подскребова, так угомонись, поставь точку и займись наконец семьей, огородом, аспирантурой, в конце концов! Моя супруга, как всегда, была абсолютно права! Но я уже заболел Васильковской балкой. Вновь ходил по квартирам бывших партизан, но уже всего Северного соединения и каждому задавал один и тот же вопрос: «Вы можете рассказать что-нибудь о Васильковской балке?»

Встреч были десятки. Наиболее запомнились две. На улице Пушкинской, в кабинете управляющего мясомолтреста, так, по-моему, называлась эта контора, сидел в недавнем прошлом не то секретарь горкома партии, не то предисполкома, а в 1943 году краснофлотец и партизан Федор Мазурец.

Узнав о цели моего визита, он вновь, как-то по-иному взглянул на меня и повернулся к окну, видимо что-то вспоминая. Я не повторю дословно, что говорил Мазурец, но смысл заключался в том, что такого, что творилось в те дни начала 44-го года, он не видел никогда. Отрядов как таковых не было. Спасались каждый, как мог. Узнав, что Филипп Степанович был с нами в походе, он тепло о нем отозвался, назвал «рабочей лошадкой», на которой все пахали, и сказал, что бригада Соловья в те дни приняла на себя главный удар.

Другая, не менее поразившая меня встреча была с бывшим командиром 17-го отряда Октябрем Козиным. Он уже был тяжело болен. Разговаривая со мной, вспоминая, может быть, о главных днях своей жизни, он как будто вдохнул свежего воздуха. Что мне запомнилось больше всего и поразило – это его наказ не доверять рассказам людей, которые пришли в лес в конце сорок третьего года. Уже потом из мемуаров знаменитого партизана Алексея Федорова я узнал, что, оказывается, существует даже специальный термин «партизан сорок третьего года». Это о тех, кто стал партизаном буквально накануне прихода советских войск.

Ни тогда, ни сейчас я не ставлю под сомнение ни патриотизм, ни вклад в победу людей, которые стали партизанами именно накануне освобождения. Но в чем, безусловно, был прав О. А. Козин, верить на слово – нельзя! Встретившись с десятками людей, сопоставляя услышанное, я с горечью убеждался: в лучшем случае лукавят!

От встречи к встрече, от судьбы к судьбе моя записная книжка пополнялась новыми именами похороненных в Васильковской балке. Если кто-либо из бывших партизан называл имя, то это был либо его родственник, либо самый близкий друг. Имена остальных, как правило, забывались. Совершенно неожиданно узнал, что в могиле находятся и два словака. Проверил по партархиву, вновь перечитал книгу Николая Дмитриевича Лугового «Побратимы» – везде они числятся пропавшими без вести, хотя двое из мной опрошенных уверяли, что видели их в госпитале среди раненых. Наконец узнал их имена: Венделин Новак и Франтишек Шмидт.

Круг проживавших в Крыму партизан, от которых еще можно было что-либо узнать, исчерпался. Все чаще случалось так, что я приходил по адресу и узнавал: партизан умер!

«Пришло время собирать камни». Список похороненных в Васильковской балке составлял уже более двух десятков человек, и надежд на его пополнение уже почти не было. Вместе с Николаем Дмитриевичем Луговым мы разработали эскиз памятника: приподнятая раскрытая книга, а сзади стела. На левой странице общий текст, рассказывающий о произошедшей 3 января 1944 года в Васильковской балке трагедии, а на правой – фамилии, имена, отчества, даты жизни всех похороненных в братской могиле людей, имена которых нам удалось восстановить.

Самое деятельное участие в изготовлении памятника принял мой товарищ, токарь автобусного парка Виталий Шейко, который к этому времени сменил меня и стал секретарем комсомольской организации автобусного парка. Виталий сумел отлить страницы памятника на Заводе продовольственного машиностроения имени Куйбышева. До сих пор удивляюсь, где он нашел нужный металл, как сделал матрицу, как сумел заинтересовать литейщиков. Казалось, что все хорошо и можно приступить к монтажу памятника, но в дело вмешалось управление лесного хозяйства, которое запретило проведение каких-либо работ. Виталий Шейко уехал «за длинным рублем» в Якутию, думал, на пару лет, а оказалось, на всю жизнь.

Закончив заочно Киевский автодорожный институт, с должности главного инженера автобзы «Крымсельстрой» в 1977 году я перешел работать преподавателем в автотранспортный техникум и уже там решил завершить эпопею с памятником. Не ставя никого в известность, вывез на неделю в лес самых надежных своих студентов: Володю Гавриша, Андрея Ошкодера, Виталия Куликова и Олега Васина. Поставил им туристскую палатку, завез продукты. Работали они вахтовым методом, через неделю их сменили уже другие мои ребята. На сохранившейся фотографии монтажа памятника вижу Лешу Буйлова, Саню Бахмата, Бабешу, Сашу Невдаху…