Долгая дорога домой (СИ)

Погрузился в сознание зверя и почувствовал исходящее от него тепло, мягкими волнами окутывавшее мои мысли и чувства, словно он вверял мне заботу о своей жизни и теле и прощался, не в силах оставаться здесь одному без того, кого любил всей душой. Он всё понимал, понимал, что в том завале наверняка погиб любимый, он сам видел, как падали камни, и всей душой стремился тогда туда, в пещеру, чтобы принять с ним одну судьбу на двоих. И пусть бы он погиб под теми завалами, но они до конца были бы вместе. Но судьба в виде Сени, так вот как зовут того полуэльфа, вырвала его из цепких лап, казалось, уже неотвратимой, смерти, и отбросив с тропы в пропасть, дала возможность жить дальше. Надеялся мой барс, что недолго, но тут дракон этот слетел с горы и схватил, что есть силы обоих. Барсу-то моему из-за густой шерсти ещё повезло, а вот Сене сразу стало плохо, да ещё ему и камнем по голове прилетело, когда падали, он это видел, но помочь не мог ничем. А потом, когда прилетели уже к замку, около которого он и сидел, ожидая любой участи, у него забрали и последнего друга. Да и вряд ли тот выжил после такого перелёта, Барсик слышал, как трещали, ломаясь кости в хрупком теле Сени. Утратив последнее существо, которое было ему дорого, мой барс принял решение отдать тело в моё полное владение. А сам только надеялся, что каким-то чудом сможет уйти из него, и найти свой покой хоть где-нибудь, хоть в зверином аду. Жизнь для него потеряла всякий смысл.

Вынырнув из сознания своей второй сущности, я уже приготовился убеждать несчастное животное, что не надо хоронить себя, даже после смерти любимых, жизнь продолжается, и она полна сюрпризов. На пути ещё может встретится та, кто полюбит и отогреет одинокую душу, ставшую теперь общей для нас двоих. Ведь если он уйдёт, то и я не смогу уже быть полноценным оборотнем, останусь только, как человек или только как зверь — это как пожелаю, но только кем-то одним, а я этого очень не хочу. Какой я буду бог оборотней, не имея оборота? Барсик очень нужен мне. И теперь я буду его самым верным другом и не покину его никогда, только после нашей общей смерти. Но он сам прочёл мои мысли, и я словно почувствовал, как он лизнул меня в лицо своим шершавым языком. Он принял меня безоговорочно и навсегда — своим товарищем, своим вторым «я».

«Нас теперь зовут Ромуэль, но находясь в образе зверя, я согласен на «Барсика», — мысленно передал я зверю свое послание, он согласно рыкнул в ответ.

— Барсик-Барсик, ребята, смотрите там мой Барсик лежит на камне! Жив, жив мой родной! — ко мне, отделившись от группы, в которой я узнал и Золотого принца, собственноручно спасённого мной, спешил высокий красивый парень-оборотень из воспоминаний зверя.

«Барс! Ёжеж-да! Это же любимый моего зверя,» — мой Барсик подкинулся в прыжке подняв наше тело до середины высоких деревьев и со всех лап понёсся навстречу своему оборотню. «Вот и что мне теперь делать? Ладно не буду пока мешать, пусть порадуется, животное такой стресс пережило — пусть», — решил я пока не усложнять жизнь зверю.

Встретились — с размаху влетел в объятия оборотня, присевшего в моём ожидании, повалил того на спину и принялся вылизывать его лицо в приступе необъятной радости и нежности. Тёрся о него головой и телом, стараясь оставить своего запаха на нём, как можно больше. Я сам сходил с ума, обтёр его всего, жаль он в тёплой одежде, я бы ему и метку ещё поставил!

«Чтооо? Метку?» — очнулся от безумия я. И понял, что да, именно метку! Обнимал меня и целовал в этот момент в нос моя истинная пара. Моя! Истинная! Пара!!!

17 глава

Голдиолус/Гриша

По пещере пронёсся дружный вздох облегчения. И тут же наперебой, буквально вырывая Верочку друг у друга, счастливые воскрешением дочери отцы начали обнимать и целовать ожившую.

Всё это время, пока бушевали отцовские страсти, я сидел около стены, куда отошёл после возвращения души девочки в тело, и устало, но счастливо, улыбался. Я чувствовал, что нужен этому миру так же, как и он мне. Наконец-то я нашёл своё место в этой жизни, и то что я и здесь могу лечить людей и остальных существ этого мира, было для меня абсолютным счастьем. А уж бонус моего статуса — проводник душ — наполнял, в придачу ко всему, тихой гордостью своей исключительностью.

Радость моя гасла, ей на смену в сердце иглой кольнула боль, вошла глубоко и осталась там. Спасая Верочку, малышку нашу, я «забыл» о собственной утрате: Сени — моего любимого мальчика, теперь нет. Его нет — он никогда больше не заговорит со мной, не посмотрит на меня, не прижмется во сне… Зачерпывая обеими руками с пола пещеры мелкие острые камешки, сжимаю их до боли в ладонях и бьюсь с силой головой о стену. Надеясь физической болью перекрыть ту, что рвала сейчас мою душу, выворачивая её наизнанку. Боль, которая прорвалась наружу горячими слезами, самопроизвольно катившимися из глаз, и сдерживаемыми стонами. Сорваться в истерику я не имею права — я изо всех сил кусаю губы и давлюсь криком, только бы удержаться.