Долгая дорога к дому

— Ты их не знаешь, обитателей тайной твердыни — не знаешь! К тому же, путь займет много дней. Может статься, что спасать будет уже некого.

— Можно будет отомстить.

— Смысл? Если у файа останется меньше пятисот женщин и хотя бы тридцати юношей — мы умрем как народ, умрем медленной смертью. А там их меньше. Я имею в виду женщин. Их там вообще не должно быть, но ночи в пустыне так долги… и скучны… — её глаза вновь приняли странное, задумчиво-мечтательное выражение.

— Я пойду, — повторил Элари. — Я должен это сделать — ради всех нас.

— Иди, — просто сказала она. — Но не один. Ты не знаешь пустыни — если пойдешь один, то будешь мертв уже на второй день. С тобой пойдет Иккин. Он знает пустыню и знает Унхорг. И знает тебя, что тоже важно.

— Хорошо, — Элари знал, что другие слова тут уже не нужны.

— Вообще-то, идти надо мне, — сказала Иситтала. — Я жила в Унхорге, я знаю там всё, каждый угол… и многих парней, — она вновь усмехнулась, краем рта. — И там сейчас Атхим Ир, мой прежний любимый — он оставил цитадель Байгары и пробился в Унхорг, потеряв половину отряда. Они не связаны клятвой и могут пойти с тобой. Я бы хотела узнать, почему Атхим не ушел из столицы сюда — в конце концов, он мой муж. Но я не могу. Здесь я — словно камень в своде. Уйди я — и всё рухнет.

— Свод в хранилище так и не пробили?

— Нет. Углубились, но не пробили. Нужно ещё несколько дней. Мы употребили снаряды по прямому назначению, и я не знаю, распорядилась ли я ими с пользой. Возможно, я убила всех нас… но прошлого не вернуть. Ладно. Незачем терять время. Пошли. Нам надо найти Суру и Иккина.

11.

Они нашли друзей в мастерских Садов — те обсуждали производство оружия. Иккин тут же согласился пойти в пустыню и сразу заговорил о главном:

— Там нет дороги. Зимой не видна даже тропа. Из-за камней нельзя идти ни на санях, ни на лыжах, только пешком. Пойдем сегодня же. На сборы нужен… примерно час. Может, и меньше.

— Так быстро? — Элари был удивлен.

— А чего ждать? Идти можно и ночью.

Элари думал, что они выйдут завтра утром и он проведет эту ночь вместе с Усватой. Но теперь отступать было уже поздно.

Сборы действительно оказались недолгими — в сущности, они свелись к погрузке припасов в рюкзаки и подбору подходящей одежды. Как и говорил Иккин, через час они уже были готовы. Элари повел плечами. Плоский прямоугольный ранец настолько удобно пригнали к его спине, что тяжесть двух пудов припасов почти не чувствовалась — притом, он знал, что этого едва хватит на дорогу в один конец. Одежда тоже была удобной — толстые, теплые, высокие башмаки, плотно охватывающие ногу, и шуба — длинное, почти до пят, меховое одеяние с капюшоном, в котором, как говорил Иккин, можно безбоязненно спать на снегу. Перетянув шубу ремнем, Элари прицепил к нему свой кинжал. Иккин взял только меч, оставив бесполезный панцырь и лук.

— Там нет ничего живого, — сказал он. — В сущности, оружие там вообще не нужно, но мало ли что…

Элари попросил посмотреть меч — как он знал, последний настоящий древний меч, оставшийся в Лангпари. Такого оружия он ещё не видел — плоский клинок четверть дюйма в толщину и длиной в восемнадцать дюймов. У основания меч был двух дюймов ширины, к середине суживался, а к скругленному концу расширялся вновь.

— Зачем это? — спросил Элари, показывая на изгиб.

Иккин молча приложил лезвие к своей шее.

— Чтобы не соскальзывал, видишь? Вообще-то это не оружие — он слишком короткий и тяжелый, чтобы им фехтовать. Драться им нельзя. Можно только убивать.

— Так это инструмент палача? — Элари с сомнением посмотрел на меч. Действительно, от его тяжести отвисала рука — он весил килограммов пять. Плоский, глянцево-черный, кроме лезвия. Оно выглядело очень чистым, очень ярким и очень острым — мелковолнистая кромка, которую именно эта рябь делала адски опасной. Попадись под такой клинок рука — не будет руки. Попадет человек — развалит наискось, от плеча до пояса. А уж голову смахнуть…

— Не совсем. Это жертвенный меч — им казнили пленных врагов, когда приносили их в жертву… впрочем, это уже неважно.

Элари вновь посмотрел на меч. Вдоль клинка бежали непонятные золотые знаки. Лезвие было из красноватого металла, не похожего на сталь.

— Из чего он?

— Кобальт. Крепче и гибче стали, и ещё не ржавеет. Раньше умели делать даже такие простые вещи. Ладно. Давай его сюда. Нам пора.

Элари вернул оружие. Затем ему пришлось прощаться с Усватой и это оказалось тяжело — она разрыдалась у него на груди и сам юноша чуть не заплакал. Он плюнул бы на всё, и остался здесь… если бы тут не стояли ещё его товарищи и не смотрели на него, словно на старшего, решившегося на недоступное им.

Потом, уже на улице, Элари сказал Суру:

— Сохрани её. Усвата мне дороже жизни. Это не фраза. Я люблю её.

— Хорошо, — просто ответил файа. — Я клянусь.

— Правда? — Элари взял его за плечи и несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу. — Даже если ценой окажется жизнь?