Долгая дорога к дому

Элари не хотел, но Ньярлат и не ждал ответа. Вдруг он начал раздеваться, быстро оставшись нагишом, если не считать браслета. Его гибкое поджарое тело состояло, казалось, из одних мышц, отлично развитых и игравших на впалом животе. Элари невольно залюбовался им, а потом заметил, что спину и зад файа сплошь покрывают свежие и подживающие царапины — следы неистовых любовных ночей. Сам он, с поблескивающей гладкой кожей, был похож на статую из ожившего металла.

Ничуть не стесняясь своей наготы, Ньярлат подошел к установленной на пирамиде плите. На ней было два углубления — отпечатки ладоней, и у её основания — ещё два, похожих на следы босых ног. Ньярлат встал на них и положил руки на плиту. Его ладони и ступни идеально совпали с углублениями в металле. Потом…

По телу файа прошла дрожь, оно затвердело и забилось, точно прошитое электрическим разрядом, потом по нему побежали струйки синеватого пламени. Они разгорались, становились всё ярче и Ньярлат исчез в облаке туманного сияния, в нем едва проглядывал его темный силуэт. Свечение осело, уплотнилось, как бы прилипнув к коже. Теперь, казалось, Ньярлат светился сам, его тело стало чисто-белой сияющей статуей, по которой вилась призрачно мерцающая бледнорадужная дымка.

Правитель повернул голову. На его светящемся лице глаза казались совершенно черными провалами — как у спрута. Он оторвался от плиты и сделал несколько шагов к Элари. Тот попятился, его лицо исказил страх и имя само выплыло из глубин древней памяти его народа.

— Люцифер!

— Нет, — Ньярлат рассмеялся. — Это не я. Но ты видел ещё не всё. Смотри! — он сделал несколько завораживающе легких шагов и прыгнул в шахту — но не упал. Извергавшийся из неё поток света уплотнился, стал ярче. Обнаженная светящаяся фигура танцевала и кувыркалась в нем — совершенно свободно, беззвучно и страшно. Элари почувствовал, что волосы зашевелились на голове — то ли потому, что всё вокруг наполнилось электричеством, то ли потому, что этот танец в свете разбудил самые жуткие уголки наследственной памяти.

Наконец, Ньярлат легко выскользнул из светового потока — так рыба выскальзывает из упавшего в воду солнечного луча. Мягко спрыгнув на пол, он пошел к юноше, протягивая светящиеся руки.

— Пойдем со мной в свет. Не бойся. Больно не будет. Мы будем вечно танцевать в нем, вечно, вечно…

Элари попятился, наступил на сброшенную Ньярлатом шубу и в ней звякнуло нечто стальное. Вспомнив про пистолет в её кармане, он присел и встряхнул её. Пистолет тут же вывалился и юноша мгновенно схватил его.

В свое время Суру научил его стрелять и сейчас это очень пригодилось — он сдвинул предохранитель, вскинул оружие и несколько раз выстрелил в светящуюся тварь. Но, попав в свечение, пули разорвались ослепительными фонтанами искр, не причинив нагому Ньярлату никакого вреда. Тот рассмеялся.

— Твои пули не достигнут моей плоти. Ну, иди сюда, иди в свет, — он начал вновь, крадущимися шагами хищника, приближаться к Элари. Радужная дымка переливалась при каждом его шаге, ярче всего сияла гхата…

Гхата! Других шансов не было — он вскинул оружие и выстрелил уже почти в упор, целясь в браслет. Из гхаты ударил фонтан искр, — и в ослепительной вспышке пламени она разлетелась на куски.

10.

Пол под ними содрогнулся, воздух наполнил тяжелый гневный гул… и тут же стих. Светящийся ореол Ньярлата мгновенно погас, словно сдутый ветром. Какой-то миг файа ещё смотрел на него широко открытыми бессмысленными глазами, потом с костяным стуком грохнулся на пол и застыл неподвижно. Элари увидел, что кожа на его левом запястье разорвана и обожжена, она ещё дымилась. Рана моментально набухла кровью и та тонкой струйкой потекла вниз. А у мертвых кровь не течет…

Когда он перевернул Ньярлата на спину, тот медленно открыл растерянные, полные боли глаза.

— Будь ты проклят, — прошептал файа. — Затворы не открыть без гхаты, а тут нет второго такого браслета.

— И что? — спросил Элари. — Мы умрем тут от голода и жажды, потому что не сможем выйти?

— Нет. Ещё есть запасные браслеты… сюда придут… через несколько часов… но тот, кто надевает гхату… становится правителем. Так что я теперь просто… — он замолчал, зажмурившись, потом с усилием продолжил. — Меня зовут не Ньярлат. Ньярлат — это имя Бесформенного, посланца Древнейших… мне оно нравилось… на самом деле я Наэкс Энтиниин… Наэ… я носил этот браслет со дня совершеннолетия… два года… не снимая ни на секунду… он стал частью моей души… а сейчас в ней пусто. И темно. Теперь меня выгонят к черту из крепости, а тебя просто убьют — если ты не согласишься войти в машину.

Элари удивленно посмотрел на него. Превращение Ньярлата в Наэкса было поразительным. Он потряс его и файа слабо застонал сквозь зубы. Похоже, ему было очень плохо — как и всем наркоманам без любимой дури.

— Кто придет сюда? И когда?

— Не… не знаю, — простонал Наэкс. Похоже, он с трудом сознавал ситуацию и Элари ещё пару раз крепко встряхнул его. — А-а! Моя… моя жена, Атхим Ир — мой преемник, чтоб он подох, начальник охраны и с ним ещё пара солдат — просто для гарантии…

— А когда?