Долгая дорога к дому

Элари на всю жизнь запомнил это короткое путешествие. Без Суру он никогда не смог бы закончить его — тот безошибочно выбирал свободный путь, большей частью пролегавший по дворам, и ему оставалось лишь спешить за ним, прыгая через заборы, или ужом извиваясь в толпе. Он изо всех сил старался держаться как можно ближе к мелькающей спине Суру, чтобы вновь его не потерять. Иногда им приходилось пускать в ход кулаки. Тут Суру был на высоте — одного короткого тычка ему хватало, чтобы сбить противника с ног. Но чаще оставалось просто положиться на силу своих мышц. Всё это продолжалось от силы минут пятнадцать, но впечатлений — развалин, пыли, криков и перекошенных лиц — юноше хватило бы на целую жизнь.

Неожиданно для себя они выбрались на берег моря. Там собралось так много народа, что за телами не было видно воды. Тем не менее, Суру сумел найти относительно свободное место. Люди вокруг них кричали как безумные и дрались из-за мест на плотах. Но Суру с Элари были хотя бы внешне спокойны.

Погода портилась. Сильный ветер дул с берега, но с моря навстречу ему упорно ползли клубящиеся низкие облака, тяжёлые и серые. Под ними едва угадывался смутный силуэт "Ариламии".

— Будет ураган! — крикнул Суру. — Настоящий, без шуток, на все двенадцать баллов!

— Что же нам делать?

— Плыть! Что ещё? Кстати, — Суру опустил голову и коснулся пальцами глаз, — там у всех вот такие глаза! Не пугайся! — Он бросил на песок две скорлупки — контактные линзы, как понял Элари, — и поднял голову. Его глаза ничуть не изменились — разве что стали чуть ярче. Только их зрачки, ещё минуту назад круглые, стали овальными, словно у хищной кошки. Элари уже слышал об этом и это не особенно его поразило.

— Не страшно? — спросил Суру.

— Нет! Так даже красивее!

— Ну я и дурак. Ладно. Поплывём так — это быстрее, — Суру вытащил из кармана крупнокалиберный пистолет, секунду смотрел на него, потом швырнул в воду. Когда он сбросил свой комбинезон, Элари увидел, что к его мускулистой руке шнурком примотаны ножны. Затем юноша скинул свои лохмотья и бросился в воду нагишом.

Ветер дул с берега и им легко удалось преодолеть прибой. Но с воды "Ариламия" была почти не видна. Элари не представлял, как сможет проплыть такое расстояние.

— До неё не меньше мили! — крикнул он. — А вода холодная! Я не уверен, что смогу!

— Человек плывёт всего вдвое медленнее, чем идет, — ответил Суру. — Через полчаса мы будем там оба. Не веришь?

10.

Через двадцать минут Элари решил, что друг ошибся. Да, "Ариламия" стала заметно ближе, но он больше не мог плыть. Он не столько устал, сколько замёрз — руки и ноги окоченели, и с трудом подчинялись. Юноша чувствовал, что сможет барахтаться ещё несколько минут, а потом просто пойдет на дно и встретит смерть с великим облегчением.

Чёрная голова Суру прыгала на волнах, как поплавок — они старались держаться поближе друг к другу, но его друг тоже выбился из сил. Они понимали, что сделали уже всё, что могли. Оставалось надеяться на экипаж "Ариламии", — но разве можно с такого расстояния разглядеть на свинцовых волнах две головы, и увидеть, что одно из этих двух лиц — смуглое?

О том, что в мире существуют бинокли, Элари просто забыл.

11.

У капитана "Ариламии" был отличный морской бинокль с двенадцатикратным увеличением и впридачу к нему — очень острые глаза. Он видел всё, что надлежало замечать, и через несколько минут, когда Элари держался на воде благодаря скорее воздуху в лёгких, чем своим усилиям — его тело словно превратилось в промёрзшую колоду, — он увидел катер. Ловко лавируя среди плотов, тот направлялся прямо к ним и через минуту замер совсем рядом. Моряки хотели вытащить из воды лишь Суру, но тот отстранился и что-то крикнул, показывая на Элари. Его собратья явно не любили пустых дискуссий — сразу две пары сильных рук схватили юношу за плечи и в один миг выдернули из воды. Ещё через пару секунд к нему присоединился и Суру. Им дали одеяла — чтобы они согрелись и прикрыли наготу — затем моряки развернулись и на полной скорости направились к кораблю, не обращая никакого внимания на мольбы и проклятия остальных. Элари стало стыдно от этого ледяного равнодушия, но он даже при желании не смог бы это выразить — его нагое тело, сжавшееся в тугой комок под тёплым одеялом, била крупная дрожь и он боялся, что просто откусит себе язык, если попробует сказать хотя бы слово.

Когда они пришвартовались к борту корабля, юноша уже достаточно согрелся, чтобы подняться по трапу на своих ногах, хотя всё ещё дрожал. На палубе ему стало неуютно под взглядами дюжины одетых в чёрное моряков и капитана. Он чувствовал себя нелепым и жалким, инстинктивно пытаясь соорудить из одеяла некое подобие тоги.