Долгая дорога к маме

Главным тренером волейбольного ЦСКА был в это время Олег Алексеевич Молибога, благодаря Платонову мы были знакомы. Человек — гордость нашего волейбола. Игрок сборной Советского союза в пору ее наивысшего подъема под руководством Вячеслава Алексеевича. Его достижения как спортсмена недосягаемы: Олимпийский чемпион, серебряный призер Олимпийских игр, двукратный чемпион мира, двукратный обладатель Кубка мира, четырехкратный чемпион Европы, чемпион Европы молодежных команд, семикратный чемпион СССР, бронзовый призер чемпионата СССР, победитель Спартакиады народов СССР, серебряный призер Спартакиады народов СССР, победитель Кубка СССР, трехкратный обладатель Кубка европейских чемпионов.

И на тренерской работе достижений предостаточно. А в трудные девяностые он вместе с Платоновым тянул лямку второго тренера Сборной страны.

Совсем недавно, уже подготавливая эти записки к печати, смотрел игру сборной России по волейболу, которая боролась за трофей в Мировой лиге. Увидел хороший волейбол, отличные ребята были собраны под знамена сборной России, не хватало мастерства с бразильцами, но была огромная жажда к победе. К радости всех российских болельщиков и моей также команда победила. И часто на экране мелькало для меня знакомое лицо, немного постаревшее. Господи, неужели? Показали крупным планом. Да, это Молибога — помощник нынешнего старшего тренера российской команды. Молодец Олег Алексеевич. Жив, курилка. Я был рад этой встрече, хотя и виртуальной.

И снова я вспомнил, как началась игра. Я сидел с краю, недалеко от Платонова, наблюдал за ним, посматривал на трибуны, народу немного, может, тысяча человек, может, две, несколько болельщиков бьют по барабанам, детские пищащие трубочки, десятка два парней после каждого удара кричат, работает одна телекамера. Все как обычно. Особого ажиотажа нет.

Это не Аргентина, о которой рассказывал Вячеслав Алексеевич, когда крики беснующихся аргентинских болельщиков были сравнимы с грохотом Ниагары, с ревом реактивного двигателя и наэлектризованной ярости ансамбля поп-музыки вместе взятых.

Наши играли хорошо, выигрывали, но Платонов практически не вмешивался в игру, сидел тихо, несколько раз что-то сказал Жене Сивкову — второму тренеру. Я хоть и был рядом, ничего не слышал. В тайм-аутах о чем-то попросил Сашу Богомолова, Семена Полтавского и Олега Согрина, негромко, мне так и не удалось ничего подслушать. После игры я спросил его:

— Почему вы так вели себя, как будто игра была вам безразлична? Я же видел с трибуны, как на матчах с другими командами, да, я согласен, с некоторыми, вы не садились на лавку, постоянно в технической зоне, что-то подсказывали игрокам, брали тайм-ауты, порой кричали так, что болельщики удивлялись. Он улыбнулся:

— Значит именно в этой игре так было нужно. Когда-нибудь я объясню тебе все эти хитрости. Найдем время, этого на ходу не расскажешь.

Время на беседу так и не нашлось. Я позабыл об этом вопросе, заданному мной Платонову, но он нет. Я получил ответ на свой вопрос, прочитав его книгу «Моя профессия — игра», вышедшую после его смерти. Привожу ответ полностью, думаю, что он будет интересен читателям.