Долгая дорога в дюнах

Крикнул, бросил гранату, дал длинную очередь и, когда бандиты устремились к черному ходу, схватил Зигиса за руку и потащил в обратную сторону, к окну, перед которым стояла полуторка. Стрельба уже шла на улице, за магазином. А за разбитым прилавком притаились отец с сыном, прислушиваясь к удаляющимся выстрелам.

— Давай! — шепнул Аболтиньш. — Быстро…

Оба стремительно выпрыгнули в окно. Зигис бросился за руль, Аболтиньш вскочил в кузов. Грузовик рванул с места, помчался вон из поселка. Укрывшись за бортом, трактирщик выставил ствол автомата и посылал одну за другой короткие очереди. Неожиданно из-за поворота выбежал Петерис. В руках у него была винтовка, отнятая у Озолса.

— Стой! Стрелять буду, — крикнул он, сам не узнавая своего голоса.

Машина и не думала останавливаться. Петерис вскинул винтовку и, не целясь, несколько раз выстрелил в упор по водителю — в ветровом стекле полуторки паутиной разбежались трещины. Зигис откинулся на сиденье, одной рукой схватился за грудь. Между пальцами текла кровь. Он зло выругался и что было мочи надавил на газ — машина как-то странно вильнула и, словно разъяренный бык, боднула Петериса. Не успев охнуть, тот отлетел в сторону. А полуторка вырвалась на простор и понеслась к лесу. Но чем дальше уходили бандиты, тем непонятней вела себя машина: виляла, дергалась, наконец и совсем остановилась.

— В чем дело, Зигис? — Аболтиньш постучал по крыше кабины. — Что у тебя там?

Никакого ответа. Встревоженный отец поспешно выбрался из кузова.

— Ну, что там такое? — начал было он, распахивая дверцу, но тут же осекся — Зигис сидел, уронив голову на руль. — Зиги… Сынок… — в страхе прошептал Аболтиньш. — Ты ранен?

Он осторожно поднял голову сына, расстегнул куртку — и в ужасе отпрянул — грудь парня была залита кровью, глаза холодно и мертво смотрели в пространство, мимо отца.

В темной глубине леса, привалившись к старой сосне, сидел Озолс. Взгляд его был неподвижно устремлен куда-то в пространство, по обросшей щеке медленно ползла одинокая слеза. Он думал сейчас о своей горькой судьбе, о загубленной жизни, о том, что никогда уже не увидит этих сосен, не услышит родных голосов. Даже поплакать над его могилой будет некому.

Аболтиньш пробежал через поляну — мимо дымящегося еще костра, мимо лежащего на земле котла, обшаривая взглядом все вокруг.

— Озолс, — негромко позвал он и, не получив ответа, крикнул уже громче: — Озолс!

Ответа не последовало и на этот раз. Тогда Аболтиньш бросился к бункеру, соскользнул вниз, растерянно позвал: — Озолс, где ты?

В бункере было так же безлюдно, как и наверху. На нарах — там, где недавно лежал Якоб, валялась груда тряпья.

— Где тебя черти носят? — разъяренно рыкнул трактирщик и, брызгая слюной, крикнул: — Иди сюда, я говорю!

Постоял, бессмысленно глядя в распахнутый люк над собой и вдруг точно сломался — бессильно опустился на ящик возле стола; положил руки на неструганные доски, долго сидел так, будто каменный. Затем поднял голову, мутным взглядом окинул недопитую бутылку, остатки медовых сот рядом с ведром, потянулся было за самогоном, но тут же злобно отшвырнул бутылку, бросился по лестнице наверх.

— Озолс! — надрывно закричал он, и лесная глушь повторила. — О-олс!

Ломая кусты, не разбирая дороги, Аболтиньш бросился сам не зная куда, чтобы только не стоять на месте в бездействии. Но не сделав и нескольких шагов, застыл как вкопанный. Он, наконец, увидел Якоба, тот стоял совсем близко, рядом с высоким старым пнем. Но уже в следующую секунду Аболтиньш понял, что Озолс не стоит на земле, а висит на низком суку, почти касаясь мха ногами.

— А-а-а! — по-звериному закричал трактирщик и, уже совсем ничего не соображая, вскинул автомат.

Он стрелял до последнего патрона. Затем с ненавистью отбросил автомат и повалился на траву — все его тело содрогалось от безудержных рыданий.

ГЛАВА 20

Следователь листал дело.

Сидящая перед ним женщина — супруга крупного фашистского деятеля, дочь немецкого старосты — вызывала в нем двойственное чувство. Ему было и жалко ее ребенка, и надоело в который раз выслушивать заведомую, рассчитанную на простачка ложь. Чем так бездарно выкручиваться, выложила бы лучше начистоту — может быть, тогда он сумел бы ей хоть как-то помочь.

— На каком основании вы пытаетесь отрицать, что являетесь супругой некоего Лосберга? На развод-то вы хотя бы подавали? — устало спросил он.

— Я же объясняла. Фактически мы никогда не были мужем и женой. А когда вернулись, я сразу потребовала развода, но так получилось…

— Ну, хорошо, допустим, — вздохнул следователь. — Тем не менее вы проживали совместно в доме вашего отца. Вплоть до того момента, пока господина Лосберга не отослали на фронт. Кажется так?

— Никогда в доме моего отца он не проживал, с отчаянием воскликнула Марта. — Он приезжал, это правда… но все эти годы между нами не было супружеских отношений.

Следователь выразительно пожал плечами: