Долгая дорога в дюнах

— Ты бы поостерегся. Юрис! Они там не шутят.

Грикис внимательно посмотрел на Бангу:

— Это из собственного опыта?

Артур резко обернулся:

— Ты… Откуда знаешь?

— Сорока на хвосте принесла. Из канцелярии полка, например, куда твои бумаги пришли в запечатанном конверте. А на нем штамп одного небезызвестного тебе заведения.

— Ну знаешь!.. — У вас тут, я вижу, дело поставлено.

— А ты как думал? Ты один такой шустрый? Так что, брат, не откалывайся.

— От чего или от кого? — полюбопытствовал Артур. — Хочешь, чтобы и я от этого в сером пиджаке бегал?

— Тебя, я вижу, больше устраивает сортиры Брандису чистить? Ты что, не понимаешь, куда все клонится? Здесь Брандисы, там немцы…

— При чем тут немцы? Каждый латыш сумеет постоять за свою родину.

— Родину? Я думаю, что понятия родины у тебя и у нашего полковника не совсем одинаковые.

— Чего ты хочешь? — обескураженно спросил Артур.

— Я? — Грикис долго молчал, жадно затягиваясь папиросой. — Я хочу, чтобы ты и я никогда не стреляли друг в друга.

«Чтобы ты и я никогда не стреляли друг в друга…» Впервые за последнее время Артур почувствовал себя пробуждающимся от долгого и тяжелого сна. Он словно трезвел после сильного похмелья. Действительно, что происходит вокруг? С того момента, как он ударил Марту по лицу и земля качнулась под ногами, Банга будто попал в полосу отчаянных штормов. Хотел устоять на палубе — безжалостно смыло за борт; только вынырнул на поверхность — захлестнуло волной; вроде бы и выбрался на берег, да все равно идти некуда — дорога закрыта. Во имя чего он сидит в этой вонючей казарме, трамбует плац и тянется перед всякими коротышками? Командиры убеждали, что все это во имя Латвии и народа, Грикис говорит, что понятие «родина» у него, рядового солдата, и у командира полка разное. Что значит разное? Юрис разъяснил: разное бывает отношение к родине.

— Ты посмотри, кто нами командует, — говорил Грикис, — и подумай, кому ты служишь. Для чего этому коротышке Брандису нужна винтовка в твоих руках? Защищать родину? Как бы не так. Чтобы мы заслоняли его от таких же, как ты и я, рыбаков и рабочего люда. Понял?

— А ты кому служишь? — не удержавшись, уколол Банга.

— Я? — переспросил Грикис. — Тебе. Когда ты это поймешь и ответишь мне тем же, вот это и станет службой родине, а не Брандисам.

Артур присматривался, прислушивался и все больше склонялся к тому, что Грикис прав. Действительно, кому он служит? Матери, что осталась совсем одна, Калниньшу, Акменьлауксу, Лаймону или Лосбергу? При этом имени у Банги кровь вскипала в жилах, в висках начинали стучать молоточки. О Марте он старался не думать. Вернее, убеждал себя в том, что не думает. На самом же деле только тем и занимался, что вспоминал все до мельчайших подробностей, тысячу раз заново переживал каждый ее жест и каждый вздох. И чем больше вспоминал, тем настойчивей задавал себе вопрос: а не слишком ли он погорячился тогда? Теперь, по прошествии времени, все случившееся представлялось по-другому. Но Артур упрямо отбрасывал здравую мысль в сторону. Обида жгутом давила горло, не давала трезво взглянуть на вещи. Ведь он чувствовал, он предупреждал Марту, он просил ее уйти из этого проклятого дома.

Банга закрывал глаза и видел Марту — бледную поникшую, в сером клетчатом пиджаке Рихарда… И разум отказывался повиноваться ему.

А на родном берегу все было точно так, как и год, как тысячу лет назад. Неслись вереницы мутно-зеленых волн, кружились, сталкивались, распластывались по песку. Прибой шел напористый, крепкий. Холодный апрельский ветер гнал по небу косматые, грязные тучи. У причала покачивались рыбацкие лодки и большой моторный бот Озолса.

За дюнами возле склада стоял нагруженный ящиками грузовик. Возле него в теплых, непромокаемых робах толпились рыбаки, только что пришедшие с лова. Они возбужденно шумели, загораживая путь машине. Озолс яростно кричал:

— Отойдите, вам говорят! С дороги!

Но рыбаки не трогались с места.

— Поезжай! — набросился на шофера Озолс.

— Как ехать-то? — возразил тот. — Людей давить?

— Все вы одна компашка-брашка! — Озолс заковылял вокруг машины, придвинулся вплотную к Калниньшу. — Что ты уперся? Что тебе надо?

— Это обман! — в тон Озолсу крикнул Калниньш. — Вчера еще обещали по тридцать сантимов за ящик, а сегодня уже двадцать даете. Что за дела?

— А я тут при чем? Вы слышали, я при вас в Ригу звонил. Цены устанавливает центральное правление.

— Центральное правление… Слыхали мы эту песню, — язвительно крикнул Лаймон, — А если центральное правление по сантиму за ящик даст? Так и будем кланяться?

Рыбаки хмуро ворчали:

— Мы на горючее больше тратим. В конце концов, ты должен как-то защищать наши интересы.

— Да поймите вы, олухи, — не на шутку разозлился Озолс, — Идти на конфликт с правлением, это же идиотизм. Не получите ни сетей, ни горючего, И рыбу у вас брать не будут…

— Лучше в море выбросить, чем за гроши отдавать, — непримиримо сказал Калниньш.

— Ах вон оно что! Ну выбрасывай, раз ты такой богач. Снимай свои ящики к чертовой матери!

— Там, между прочим, не только мои…

Шофер не выдержал, вышел из кабины: