Долгая дорога в дюнах

— Да что рассказывать? Не успели они — наши пришли. Слушай, у тебя пожрать чего-нибудь найдется? А то мне еще пятнадцать километров топать.

Язеп оглядел его оборванную, отощавшую фигуру и усмехнулся:

— Понятно… Прямо из шикарнейшего рижского отеля — без пересадки. — И крикнул, приоткрыв дверь: — Лайма, сбегай-ка в буфет! Все, что осталось, тащи сюда. — Потом снова обернулся к Андрису. — Я здесь теперь целыми днями сижу. Иногда и ночью. Жена скоро дружка заведет.

— Вижу, — нахмурился Калниньш и кивнул на висевший перед ним портрет Ульманиса. — Совсем замотался, с гвоздя эту рожу снять некогда?

— С гвоздя снять недолго, — невозмутимо пожал плечами Сарма, — да вот заковыка: с должности президента его пока никто не скинул.

— Ну и зря тянут. Дураку, и тому ясно — это чистая формальность.

— Что формальность? Выборы в народный сейм формальность? Незрело рассуждаешь, товарищ Калниньш.

Вошла Лайма с тарелкой бутербродов и бутылками сельтерской. Поставила все на стол и ушла.

— Давай нажимай! — Сарма придвинул к Калниньшу бутерброды, откупорил бутылку. — Нет, брат, если власть народная, то она и должна быть провозглашена открыто, перед всем народом. От имени каждого латыша. Чтоб нас потом никто не упрекал.

— Законник! — с набитым ртом пробубнил Калниньш. — Подержать тебя там с недельку, не то бы запел.

— Да уж слыхали про твои подвиги. Говорят, того следователя по всем больницам возили, нигде не могли найти протез — голову заменить.

— Дай поесть спокойно. Нашел, что вспомнить.

Сарма отошел к окну, некоторое время наблюдал за Калниньшем — чувствовалось, что его гложет какая-то мысль.

— Пока ты тут жевал, я одну штуку надумал. Нам вот так, — он резанул ладонью по горлу, — нужен начальник уездной полиции. Как раз для тебя работа, принимай дела!

— Что, что? — Андрис от неожиданности даже жевать перестал. — Да ты понимаешь, что мелешь? Меня, рыбака, — фараоном вонючим? — Он медленно поднялся, с силой потянул Язепа за лацкан пиджака.

— Ишь ты, какой нервный. Успокойся, с фараонами мы покончили. Во-первых, будет не полиция, а народная милиция, и, во-вторых, ответь мне, кто, по-твоему, должен в уезде порядок наводить? Думаешь, мало тут всякой контры по углам ошивается?

— Да ты сообрази — какой из рыбака полицейский?

— Такой же, как из меня — начальник уезда. Ничего, разберешься, не маленький. Вон какой университет окончил. — Сарма кивнул на тюремную куртку Андриса. — В общем, считаю, мы с тобой поладим. Оформляйся сегодня же. Получай документы, подбирай кадры…

— Подожди, какие кадры, какие документы? Я еще дома не был.

Сарма досадливо хлопнул себя по лбу.

— Как же я забыл!.. Лайма, придется тебе еще раз сбегать. Позови-ка сюда нашего вожака молодежи.

— Это Ла… — начала было девушка, но Язеп жестом прервал:

— А ну, быстренько!

Слушай, какой тут еще вожак? — совсем рассердился Калниньш. — Ты человек или кто? Забыл, откуда я выбрался? До сих пор дома ничего обо мне не знают. И я о них. Можешь ты это понять?

— Могу. Поэтому-то и пригласил секретаря организации трудовой молодежи. Отличный парень. Бежал из-под ареста, на подпольной работе себя проявил. А сейчас…

— Да какое мне дело до этого парня?

Он решительно шагнул к двери, но у самого выхода замер от неожиданности: там стоял Лаймон, Был он в синей форме рабочего гвардейца, с красной лентой на рукаве.

— Отец!

Среди густых лесов притаился хутор. В безветренный жаркий день, наполненный пением птиц, жужжанием пчел, неподалеку от дома, в тени развесистого дерева, за накрытым столом сидело несколько человек. Артур, похудевший и загорелый, отодвинул тарелку, благодарно улыбнулся хозяйке:

— Спасибо! Больше не могу. Пора собираться.

— Что ж, — грустно протянул хозяин — пожилой, костлявый, с лицом, напоминавшим дубовую кору. — Тогда по последней? На дорожку. — Он плеснул из бутылки в стаканы. — Счастливо тебе добраться.

Артур сидел, расстегнув ворот рубахи. Его выгоревший солдатский френч висел на спинке стула.

Какое чувство благодарности он испытывал к этим людям! Если судьба и была жестока к Артуру в последнее время, то здесь она благосклонно отвалила ему всего полной мерой: и везения, и заботы, и обыкновенной человеческой теплоты. Тогда, расставшись с Грикисом и на ходу вскочив в пустой товарный вагон проходящего мимо поезда, он еще не знал, куда поедет и что будет делать. Когда за тобой гонятся и палят вслед, тут уж не до рассуждений. Но, поостыв и немного успокоившись, он, естественно, задумался, что же делать дальше? Вернуться в свою часть — значило угодить под трибунал. Слишком много он себе позволил. Идти домой означало то же самое. Скрыться? Не было ни документов, ни денег. Далеко не уйдешь.