— Шура, — донесся искренний голос Харсеева, и Валька представил, как Захар свешивает в люк круглую голову. — Шура, я не знаю. Я оба клапана открыл.
В посту насторожились.
Шурка выдернул задницу из воды, мрачно посмотрел на Диму.
— На каждом корабле должен быть идиот. Но почему — в моем отделении?
Валя полез наверх вслед за Шуркой.
Ему было интересно узнать, какой из трех клапанов забыл открыть Харсеев.
Шурка тренировал Харсеева на включение эжектора минут пятнадцать. За это время с него и с Вальки натекла на палубу изрядная лужа.
— Итак, — сказал он наконец.
— Я не хотел, — неожиданно надулся Харсеев. — Я от радости все перепутал.
Шура не стал смеяться, и Валька снова удивился.
Шура задумался и, кажется, понял Захара. Сказал только:
— Отсек вылизать досуха.
На полубаке лежал бронзовый вал, и на конце его было нечто массивное, упрятанное в сшитый Иваном мешок. Шурка присел на корточки, развязал пеньковый тросик и обнажил вибратор — немножко похожий на тот, что был нарисован в описании станции. Толпился вокруг народ, скалил зубы. Пришлепал Коля Осокин, он успел снять только акваланг, черная резина костюма обсыхала на глазах, становилась матовой.
— Как? — спросили его.
— Ох, холодно, — обрадовался Коля.
— Эге, — непонятно сказал за спинами боцман. — Подняли.
Толпа раздалась. Боцман, вылепив губами невозможную степень сомнения, глядел на погнутый вал.
— Устройство. — Поднял голову, посмотрел на всех снизу точными глазками. Вскинул темный палец: — Раз-гиль-дяй!
— Начальники у него разгильдяи, — буркнул сидящий на корточках Шурка.
— Тоже верно, — согласился боцман. — Если сын «нельзя» не знает — мамка дура. Подняли, значит. А обратно втыкать?
— Э, товарищ мичман, — засмеялся Коля. — Это мы воткнем!
Заговорили о тросах, лебедках, сальниках. Солнце на закат пошло. Берега пустые и черные. На других кораблях гитары, гантели. Штаны сушат. Воскресенье.
Валя захотел разжать кулаки и прикусился: уже привычную неловкость в ладонях пробила злая боль. Ладони были иссечены как бритвой: сильно, слабо, много раз. Работа с тросами без рукавиц — вот как это называется.
Старпом допил чай и ушел; Шурка скомандовал «в исходное» и сказал, что сам не прочь помыться и соснуть в коечке.
— А вам, друг мой, — повернулся он к Вале, — рекомендую помочь Харсееву.
Валя сжал кулаки, покрылся потом. Разжал. Сжал, разжал, сжал, разжал, — перепадая из жара в озноб. Шурка ушел не оглянувшись. Это было обидней всего.
Вылизать пост досуха было сложно — фонтанчик журчал и журчал в канавке для троса. Валя с Захаром просто прибрали отсек. В середине этого занятия к ним слез квадратный боцман. Посмотрел, как заделана шахта, примерился — и ударил ногой по упору. У Вальки обмерло в животе…
Упор стоял.
Боцман страшно, со звоном, ударил еще, и еще!..
Упор стоял.
— Сопляки, — проворчал боцман. — Научились.
И довернул винт на целый оборот (а они втроем зажимали).
После ужина на Вальку налетел Дымов:
— Чей химкомплект в душе? Убрать! Выстирать. Мигом.
Он сдавал дежурство и шумел из последних сил. Валька не успел достирать робу, в душ крикнули:
— Новиков! В кубрик к Дунаю.
В кубрик Валя съехал кривясь: куда ни влезь, мешали рваные ладони. У раскрытого рундука грязным комом лежала его парадная форма. Элегантный, чистый, злой, высился рядом Дунай: он принимал дежурство.
— Это что?
Валя только вздохнул.
— Привести в порядок. К вечернему чаю.
— Есть.