Долгая навигация

В этой госпитальной чистоте матрос-одиночка появиться физически не мог. Отряд был устроен так, что передвигались только строем — строевым шагом, с барабаном, — или бегом. В лавку? буфет? библиотеку? — жди оказии. Набралось восемь, девятый старший — марш, Строевым! А плохо шли — «всем гамузом» на камбуз. Жрать в том камбузе нечего, а работы — провались. Работы, правда, везде было — провались. Нагрузка была беспощадной. В голове мутилось уже от физзарядки. Две приборки в день. Четыре часа строевой, с автоматом, по разделениям!.. Физподготовка. Ее проводил со взводом Волков, только его сорванная глотка могла заставить двигаться вперед. «Лучшая разминка — бег!» Полчаса. Сорок минут бега. Пот струями из-под бескозырок, ноги в грубых башмаках не поднять… «Шире шаг!.. Маленько отдохнем!» «Отдохнем»: ходьба гусиным шагом. «Ниж-же!!» Поясница разламывается, ноги не держат… Стой. По сорок приседаний. Еще сорок! И еще двадцать!.. Ложись! Двадцать раз отжаться от земли. И еще двадцать!.. У кого руки отказывают, плюхается на асфальт и лежит, печально набираясь сил. «Окончить разминку!» На снаряды. Упражнения просты: силовая гимнастика. Гиря. И когда кажется, впору помереть, остается полчаса на полосу препятствий. Это Волков любил. В классах были вынуждены проводить занятия стоя: сидя смена засыпала. Пообедав, строем бежали к бухте. На тяжелых, неповоротливых баркасах Выгребали многопудовыми веслами против мутной январской волны, вытирая урывками пот под горячим воротником бушлата. Хорошо, если даст «добро» старшина Гвоздь минут пять перекурить за ржавым бортом танкера, вчера пришедшего из Атлантики. В столовой любую еду подбирали до скрипа в мисках. Первые два дня есть не умели. Пока вертели головами и делили хлеб, дежурный старшина хлебал ложку щей, ковырял презрительно рыбу и закидывал в себя компот. В три фаза дольше, чем ел, он вытирал губы. Бескозырка на бровях: «Р-рота! Встать, выходи строиться». «Выходи» означало: беги что есть сил. Научились быстро: старшина вытирает губы, а на столах уже ни крошки и миски вынесены прочь. По двадцать раз бегали после ужина по трапам. Ученье было просто: делай как надо. Прогулкой любил заведовать мичман. Черный, плотно сколоченный строй, колонной по двенадцать, при барабанах — четырех, так вколачивал шаг, что эхо испуганно билось в квадрате черного плаца и выметывалось вон в ночное небо. Крепче всего умели делать «Славянку», это было у девятой роты в традиции. «Пусть туманом Атлантика дышит, бьет волною о борт корабля!..» — звонко, с подголосками и усилением заводили придирчиво отобранные мичманом запевалы. Припев рубили и вздымали на два голоса с присвистом. «Не пла-а-а-ачь… и не горюй. Напра-асно слез не лей. Лишь кре-е… лишь крепче! Поцелуй! целуй сильней! когда сойдем мы с кораблей!!» Вечерние поверки лучше всех удавались Довганю… И еще была отработка полученных за день нарядов, и чистка картошки по ночам: по два, по три ящика на нос, и суточные дежурства в посудомойке, когда тысячи мисок валятся в жирном пару в твою раскаленную ванну…

Но в канун присяги дали ленточки.

На мерзлом, сыром ветру, когда бледная заря высвечивала заспанные лица, Валька, вздрогнув, почувствовал — в первый раз: неожиданная легкая ласка пробежала вдруг по щеке и шее… исчезла, и вновь — бережное, легкое, играющее прикосновение… ленточки!

Взгляды из-под черных с золотом, с гордым именем флота лент обрели вдруг упорство и сметку. Сколь бы мертво ни стоял белый строй, ленты бились и играли на неслышном ветру. С их биением линии строгих шеренг обретали законченность. Флотский строй.

Прежде радости лент пришло понимание: надо быть вместе. Вместе держаться — и не скулить. Народ был свой — в основном от металла, грамотный. Все с десятилеткой, многие с младших курсов вечерних вузов. Смеяться начали, не изломав еще и сотни иголок при подшивании флотских погон, — и смеялись уже все время. Роту с первых же дней составляли не взводы и смены — тесные группки друзей.

Главных друзей в Валькиной кучке было четверо. Андрюша Михайленко, режиссер молодежного театра из Баку, верткий баламут и пересмешник; смуглый, тощий, медлительный Алик Дугинов из Краснодара, третий курс физтеха, любитель-коротковолновик; холеный и тонкий, язвительный одессит Олег Рожков, судовой радист, два года бродивший по всем океанам и имевший за особые рейсы медаль, — три несхожих струи витого и пряного юмора, смешиваясь с Валькиной балтийской невозмутимостью, давали свежий и необычный аромат общения, насладиться которым не хватало ни дня, ни ночных дежурств. Вчетвером, с благоволения главстаршины Волкова, заступали в наряд, ходили в караулы и орали песни в посудомойке, вчетвером сидели за последним, у окна, столом в классе… вчетвером потеряли пилу.