Долгая ночь

— Ну давай, — прошипела я, явственно чувствуя, как моя злость, закипая, паром вырывается из ноздрей. — Расскажи мне, милый, в чём же я перед тобой провинилась, что ты решил ни с того ни с сего меня простить?!

Арден поднял глаза к люстре и, судя по едва заметным шевелениям губ, досчитал до десяти.

Повернулся ко мне. Улыбнулся. Протянул мне руку:

— Кесса. Давай не будем ссориться и закроем тему. Я принёс книги от мастера Ламбы, он…

— Нет-нет-нет, подожди. Я очень хочу знать! На тебе вот твои книги, — я рывком подняла авоську и сунула ему в руки, — пойдём на кухню, кстати угол понюхай, как, нравится? Теперь вот сюда садись и давай, жги! Рассказывай: чем же это я тебя обидела?

Он послушно сел, расплёл косу, запустил пальцы в волосы.

— Кесса…

— Ты мне зубы не заговаривай.

— Мне не кажется, что нам стоит сейчас разговаривать. Давай ты подышишь, успокоишься, и тогда…

— О, я спокойна. Просто как медведь в берлоге. Не переживай. Так что там, говоришь, я натворила?

Арден всё пытался как-то съехать с разговора, но я была так зла, что захлопнула дверь, придвинула к ней стул и там села, скрестив руки на груди.

Он! Меня!.. Прощает!

Полуночь, у этого твоего сына начисто отсутствует стремление к самосохранению.

Арден, юлил, юлил, а потом разозлился:

— Я ведь пытаюсь с тобой по-хорошему, а ты только и делаешь, что дальше наглеешь!

Наглею. Я покатала это слово на языке. Он обоссал квартиру, а наглею — я.

— Со мной не надо по-хорошему. Я тебе что, комнатная зверушка? Можно принести цветочек и расслабиться?

— Да при чём тут цветы?! Полуночь, Кесса! Я просто хотел сделать тебе что-то приятное! Но даже здесь ты умудрилась обвинить меня невесть в чём. Если я в носу поковыряю, ты тоже решишь, что это я тебе угрожаю?!

— Не съезжай с темы. Что там с прощением? Я вся внимание. Или что, свою невероятно рациональную мысль ты уже успел забыть?

— У тебя их вообще в голове ни одной, что уж мне!

— Давай, поделись со мной. Толкни какую-нибудь речь слезливую, чтобы я прям вешаться пошла от чувства вины!.. Или нет, лучше: ты сейчас что-нибудь ляпнешь, я сделаю лицо попафоснее, скажу «я тебя тоже» и осеню лунным знамением. Будем квиты!

Во мне плескалась ярость, а сухие глаза горели, будто в них насыпали углей. Арден сжимал на столе кулаки.

— Очень конечно интересно, как тебя зацепило, — он неприятно ухыльнулся. — Что, не нравится вспоминать, скольким людям ты испоганила жизнь?

— Я?! Испоганила?!

— О да, — он жёстко, зло улыбался, и мне вновь мерещилась пена на зубах. — Но ты же совсем не хочешь об этом думать, да? Ты же у нас бедненькая девочка, самая несчастная во всём Лесу, тебя надо прижать к себе и пожалеть, да? И гладить по головке и рассказывать, как больше никакие злые крысы… Так, да? И пусть все вокруг тебя бегают, а ты будешь сидеть, вся такая печальная, и лелеять свои подростковые обидки!

— Подростковые обидки?! Ты едва в гроб меня не свёл, придурок! А я по-твоему что, обиделась?!

— Э не, не передёргивай. Я тебя никуда не сводил, я бежал навстречу своей паре и радовался, сука, нашей будущей невероятной любви! Что ты в панику впала — это уже не моя ответственность. Это я просил Рича тебе выть, но ты совсем оглохла от истерики, чтобы слушаться хоть бы и волков, не так ли? Это я чуть не сдох там у этой чёртовой реки, когда ты, идиотка, туда сиганула. Меня парни держали втроём, чтобы я не нырнул! Это я нашёл твоего отца по оттенку запаха, чтобы он хоть с дерева тебя снял, пока ты нахрен не закоченела там. Как меня ломало потом, знаешь? Нет? Ну действительно, какое ж тебе до того дело, принцесска! Или может рассказать тебе, как классно в шестнадцать лет понять, что твоя заранее обожаемая пара предпочтёт сгнить где-нибудь в подворотне, лишь бы тебя не видеть? Рассказать тебе, о чём я думал на той поляне, где исчез твой запах? Что ты по примеру своей дуры-сестрички суициднулась нахер, потому что тебе, я там не знаю, цвет моей шкуры не понравился! Давай, расскажи мне, какой я кромешный мудак. Спорить готов, ничего нового не скажешь. Я себе уже всё это сказал в триста раз злее, когда думал, что я тебя убил. Думаешь, мне просто тут шутить с тобой, Кесса? Мне очень, очень сложно.

Подумать только. Ему очень сложно!..

— Мне в кошмарах до сих пор снится, как ты в эту реку… и я смотрю в воду, смотрю, грызу лёд, а нихрена не происходит. Вода да лёд, лёд да вода, а маленькое тельце где-то там ударило о камушек, приложило башкой, и тюк… там же не череп, а так, скорлупка, его ногтём по-моему сломать можно. Лис внутри кричит и горит, мы с ним горим, Кесса, как от калёного сука железа, меня все вокруг уговаривают его держать, чтобы не сдохнуть и не остаться однодушником, а мне плевать, понимаешь? Я смотрю на это каждую ночь, закрываю глаза — и смотрю, как вода эта белая, и лёд, и маааленькое такое красное пятно.

У него было страшное лицо, просто страшное. И тени под глазами — чёрные и глубокие, как болотные бочаги.

Я сглотнула, хотела что-то сказать, но Арден заговорил глухо: