Долгая ночь

— Начальник крепости сказал, что Ваче схвачен и посажен в тюрьму по высочайшему повелению. У кого же просить отмены этого повеления, если не у царицы. Арсений зол на меня и даже не принял.

— А вот приближается к нам мой двоюродный брат Шамше, его и попросим, — произнес Аваг так громко, чтобы услышал и подходивший Шамше.

После взаимных неторопливых приветов и расспросов о здоровье и благополучии друзья рассказали Шамше о столкновении епископа со слепым певцом, и Шамше тоже искренне рассмеялся.

Шамше, не откладывая дела, написал записку и протянул ее Торели.

— Передай начальнику крепости. Я подозреваю, что в этой истории замешан и первый министр. Но ничего не бойся. В его присутствии я так изложу дело царице, что и она будет смеяться. А когда цари смеются, всякое дело кончается благополучно.

Торели поблагодарил, распрощался со всеми и чуть не бегом кинулся из дворца.

Немного погодя Торели и Ваче уже ехали по дороге на Ахалдабу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Торели уговорил своего друга и даже помог ему продать тбилисскую мастерскую. На прежнем пепелище, тоже, конечно, с помощью Торели, Ваче построил новый дом, и вот из семейного, из родового очага Грдзелидзе снова закурился в небо голубой душистый дымок.

Посадили и новый сад, развели виноградник, и на пустыре, куда забегали только чужие кошки, вновь залаял пес и закричал петух.

Росли, набирая кроны, молодые деревья в саду, росли и дети. Цаго и Шалва все время проводили вместе. Торели приглашал Цаго на уроки, которые он давал своему сыну, ну, а в играх дети и подавно были неразлучны.

Ваче не мог видеть, как резвятся дети, но их голоса постоянно долетали до него, и он думал в это время, что Цаго и Шалва так же дружны, так же любят друг друга, как когда-то дружны были он и та, другая Цаго.

До своей слепоты Ваче очень любил работать в поле или в саду. Теперь он не мог этого делать. Дочка подводила его к дереву, и он, шаря по ветвям, трогал плоды или держал в ладони тяжелую прохладную кисть винограда. Он шевелил губами, молясь богу о плодородии и благоденствии.

Однако совсем бездельничать Ваче не мог. Гончарной мастерской у него теперь не было, и он догадался заняться резьбой по дереву. Сидел у себя на крыльце и целый день что-нибудь вырезал. Его талантливые руки, руки настоящего художника, подчинили себе дерево так же легко, как до этого глину. Он вырезал весьма искусные деревянные чаши, тарелки и другую посуду и утварь.

Когда Торели видел это стремление слепого хоть чем-нибудь заполнить свою жизнь, его охватывала жалость. Что бы ни делал Ваче, он все-таки не жил, а влачил существование, покорно нес тяжелую ношу жизни по дороге, доставшейся ему в удел. Да ведь и сам Торели — разве он жил теперь? Разница была только в том, что Торели видел вокруг себя. Но кто знает, может быть, от этого было еще тяжелее.

Судьба друзей была почти одинакова. Для обоих счастье жизни, радость жизни кончилась тогда, когда погибли их мечты и закатилось солнце их Грузии. Они были рядом, как два дерева, которые хотя и обогревает солнце, и омывают дожди, и обдувает ветром, но на которых не вырастет больше плодов умиротворения и радости.

А на Грузию между тем надвигалась новая беда. Топот и ржанье некованых монгольских коней, казалось, за многие версты достигали ушей Торели и не давали ему уснуть.

Монголы продвигались к Грузии и с юга и с севера. Окотай-хан направил под предводительством Чормогон-ноиона четыре тумена на Иран и Адарбадаган. В то время как Чормогон-ноион покорял эти страны, в Каракоруме на курултае — великом собрании наследников и воинов Чингисхана — было решено идти на Кипчакию и на Русь. Хан Батый, внук Чингисхана, уже раньше бывавший на волжских берегах, снова устремился на север. Севернее Грузии, по ту сторону Кавказского хребта, запылали бесчисленные пожары, все перепуталось и смешалось.

Всегда, как только появлялся враг, с которым справиться не под силу, грузины обращали взоры на север. Первыми ближайшими соседями, у которых можно было позаимствовать военные силы, были кипчаки. Но сейчас им было не до грузин, у них были те же заботы, что и у грузин.

Батый обрушился и на другого, самого могущественного соседа Грузии, на Русь. Войсками, разорявшими Русь, командовал талантливейший из всех монгольских военачальников одноглазый Субудай. Он же был самым жестоким. Субудай громил города и крепости, жег все подряд, казалось — горит сама земля, поголовно вырезал население деревень и сел.

И с юга и с севера долетали до Грузии стоны женщин, плач детей, свист сабель, запах пожарищ.