Долгая ночь (СИ)

Она закатила глаза, но всё-таки сказала:

— Сядьте, Брас.

Квадратный сдулся, будто натолкнувшись на невидимую преграду, и сел. Его усы топорщились, как приклеенные.

— Ламба, — властно продолжала Летлима, — рассказывайте.

— Во-первых, — тут же отозвался мастер, едва не подскочив на своём стуле, и зачирикал по-птичьи: — вы можете сами убедиться, что у нас всегда в полном порядке сопроводительные документы! Был проведён исчерпывающий инструктаж по технике безопасности, и служащая Става Аммарике подписала его с полным осознанием возможных по…

— Дальше.

— Во-вторых, — тоном ниже продолжил он, — как могут помнить собравшиеся, эксперты выражают глубокое сомнение в функциональности объекта. Разработка интереснейшая, но исключительно нерабочая! Мною лично были исследованы оба имеющихся образца, произведено несколько попыток активации, схема рассмотрена детально, артефакт осмотрен, и имеющиеся у нас данные однозначно указывают на полную безопасность изделия! Эта работа представляет впечатляющий интерес для артефакторного дела!

Летлима кивнула чему-то и повернулась в другую сторону:

— Что со Ставой?

— Состояние стабильное, — сухо сказала каменная Матильда.

Летлима снова кивнула, — как шарнирная болванка в руках неумелого кукловода.

Кабинет казался пластиковым, излишне ярким, абсурдистским; декорации — низкопробными; актёры — наскоро набросанными от руки. Я сама была такая же, невесомая и бумажно-белая из-за брака типографской печати.

— Ламба, я хочу знать больше, чем «всё это очень интересно», и в кратчайшие сроки. Брас, обеспечьте личный состав разумными указаниями по происшествию. Матильда, сообщите об изменениях по Ставе. Роксана! Что по Храму?

— Вас ожидают.

Она встала, и это был, похоже, сигнал: все зашуршали, заторопились, стремясь скрыться за кулисами. Только мастер Ламба, по-птичьи перемявшись с ноги на ногу, заговорил вкрадчиво:

— Очень бы помогло, если бы в Службу был безвозвратно передан…

Я вцепилась в бублик, как в спасательный круг:

— Нет.

Летлима переглянулась с мастером Дюме, пожала плечами и вышла.

lvii

— Я не понимаю, — жалобно сказала я.

Мы были в комнате Ардена. Я залезла с ногами в глубокое кресло, свернулась там и грызла ногти; Арден шагал по ковру туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

Артефакт так и лежал у меня в руках, разбитый и потухший. Я сроднилась с ним за шесть лет, но сейчас было даже как-то странно надевать его вновь: после того, как из-за него едва не…

Когда погибла Ара, я плохо осознавала происходящее. Я видела, конечно, смерть — нельзя жить в Амрау и не выйти однажды на большую дорогу, усыпанную еловыми ветвями или цветами, не увидеть процессию, провожающую соседку-старуху, — но вся она была далеко и не с нами.

Когда ушли бабушка с дедушкой, я была ещё совсем маленькой, и те похороны помнила как что-то красивое: ленты, резные фигуры и посаженное на могиле дерево. Потом мы ходили к нему несколько раз в год, повязывали банты на ветвях, оставляли хлеб, — но всё это было какое-то спокойное, отдельное, давнее.

Тётя Рун говорила мне: не ходи, не смотри, но я упиралась, — как же так, ведь там Ара. Но там не было Ары; там была обледенелая фигура, отчего-то немного похожая на Ару; но Ары там больше не было.

Она лежала на столе вся в белом: ткани выцвели от каких-то минеральных солей в воде, и платье не смогли снять, не повредив тела. Лицо было серое, искажённое. Её зверь ушёл; её душа давно отлетела; но я плохо понимала, что это значит.

Никогда — тяжёлое, сложное слово. А идея, будто Ары никогда больше не будет, такая дикая, такая странная, что не помещалась у меня в голове. Я смотрела на неё, но мне казалось, что это всё — ненастоящее. Что это не труп, а странная кукла, которую зачем-то принесли в наш дом и положили на обеденный стол.

Будто мы станем, право слово, её есть!..

Я стояла там, на кухне, и мне было не больно, не страшно, не горько даже — неловко. А вот мама кричала. Мама кричала, как раненое животное, тем рыданием, когда плач переходит в вой.

Ещё несколько месяцев я вздрагивала потом от громкого смеха, от детских криков и даже от лая собак. Во всех них поселился отголосок того ужасного дня.

И Става кричала так же.

— Он не должен так работать, — бормотала я себе под нос. — Я ношу его шесть лет, и ни разу… ничего такого…

Арден сел на ковёр у кресла, смешно скрестив ноги, уткнулся носом мне в коленку. Наверное, действие артефакта постепенно размывалось, и он что-то чуял; ещё вчера я заторопилась бы это исправить, а сегодня бездумно запустила пальцы в его волосы. Арден охотно потянул вниз резинку, позволяя мне распустить косу и сидеть, перебирая пряди.

У корней они были тёмные, почти чёрные в бедном свете бра, а к концам рыжели, проходя через все оттенки меди. Брови у Ардена тоже почему-то были скорее рыжие, и я прикладывала к ним волосы так и эдак, пытаясь подобрать самый близкий оттенок. Пальцы немного дрожали.