Долгая ночь (СИ)

— Верно, — кивнула лиса. — Один из служителей храма даже узнал его на фотографии: он запомнил его, потому что юноша показался ему слишком взрослым для Охоты. После убийства Фетиры его поддельные имена больше не встречались в документах по Охоте, и храмовники не вспоминали такого.

— Но он же взял откуда-то мышь! — возмутился Арден. — То, что я его не видел, ещё может быть крутым маскировочным заклинанием, но мышь?!

Движение остроносой туфли вдруг остановилось, а Советница глухо щёлкнула пальцами.

— Кесса, — Летлима резко обернулась ко мне, и вслед за ней, как верные подсолнухи за летним солнцем, развернулись все собравшиеся, — я думаю, тебе подойдёт в этом году корона Принцессы Полуночи.

lxxiii

Я глупо моргнула и нахмурилась, а в ушах, словно сквозь вату, звенели обрывки чужих реплик.

— Принцессы?..

— Госпожа, в вашем распоряжении полный состав ла…

— Привлекать гражданского?

— Мама!..

— В храме могут быть против.

Я молчала.

Принцесса Полуночи? При чём здесь Принцесса Полуночи, и при чём здесь я?

Это Ара была прекрасна, как Принцесса Полуночи, и всякий в Амрау знал, что, когда зенит дойдёт до Подножья, Ара поедет к Храму, обернётся в газовый платок и встанет в очередь соискательниц; и не найдётся девушки, которая будет краше и лучше неё, и в её белых волосах будет гореть огнями волчья корона.

Я мечтала вырасти похожей на Ару.

— Мы не станем рисковать, — деловито сказала Летлима, и носок её туфли вновь закачался. — Мастер Ламба, верно ли я понимаю, что маскировочные свойства артефакта связаны с лиминалом?

— Всё так, Советница.

— Возможно ли такое, что Кесса меньше им подвержена, потому что тоже имеет своеобразные с ним отношения?

Мастер Ламба пожевал губу, а потом тряхнул головой, звякнув россыпью закреплённых над пенсне сменных линз:

— Это одна из гипотез, Советница.

Летлима кивнула.

— Мы не станем рисковать, — повторила она. — Мне не нужно, чтобы по моей стране ещё год бегал неуловимый сумасшедший, который топит своих пар и имеет связи в преступном мире. Я хочу видеть его в застенках и на закрытом судебном процессе, а если юристы смогут протащить это мимо международного моратория, то и в расстрельном списке. Здесь всё?

— Мне всё ясно, Советница, — склонила голову лиса в мундире с нашивками.

Летлима сверилась с часами и цокнула ногтём по рации, и это стало почему-то сигналом: мастер Ламба, бормоча себе под нос что-то восторженное, свернул чертежи в рулон, заскрипели стулья, а Дола выключила пыхтящую под кастрюлей с кофе плиту.

Если лисе и было всё ясно, мне ясно ничего не было.

Увы, все как-то вдруг заторопились; Арден, сверкнув глазами, умчался вслед за лисой куда-то к лестнице и вниз, артефакторы собрались вокруг разобранного образца, а в дверях грохнула ведром раздражённая техничка.

— Ты настоящая ласка, милая, — похвалила Матильда.

Подмигнула мне и вышла раньше, чем я успела у неё хоть что-то спросить.

До самого обеда я сидела в опустевшей лаборатории, помогая мастеру Ламбе маркировать чертежи. Он разглядывал тонкие листы полупрозрачной кальки, подавал мне и диктовал номера слоёв, а я аккуратно проставляла их красными чернилами в каждом углу.

— Я не хотела, чтобы артефакт убивал, — тихо сказала я, прищепками привешивая очередной лист на верёвке, сохнуть. — Я даже не думала, что это возможно.

— О, такое случается регулярно, — добродушно сказал мастер, лёгким движением набрасывая на глаза зелёные линзы и рассматривая через них что-то вроде исчерченного векторами бублика. — Это слой номер двадцать восемь, отвесь его в сторону, пожалуйста. В этом потрясающая красота нашей науки. Когда я с вершины своего опыта говорю, что нечто возможно, я, конечно же, прав. А когда говорю, что невозможно — вероятнее всего, ошибаюсь. За иллюзией системы, логикой, взаимосвязями и противовесами на каждую силу стоит Бездна, и через ювелирный микроскоп мы смотрим в её глаза.

— А вы поэт, — неловко пошутила я, борясь с листом, который всё время пытался свернуться.

— Ты можешь гордиться, что эта идея выбрала твои руки.

Я пожала плечами.

Я любила артефакторику за логику, за системность и за то, что её можно взять и выучить — и вот они, штуки, их можно потрогать, и они работают по понятным законам. Я выбрала артефакторику, потому что она — в отличие от чар — не требовала таланта.

— Почему же тогда он не работает?

— О, но ведь он работает! Мы показали это в убедительнейшем эксперименте.

— Почему он работает не для всех? — упрямо спросила я.

Мастер Ламба лукаво глянул на меня поверх линз: его пенсне сползло на кончик носа и опасно покачивалось. У него было отчего-то хорошее настроение.

— Ну, это, право слово, совсем легко.

Я нахмурилась.

Если бы я не разбила тогда капсулу с ртутью, Става перестала бы быть лаской. Её зверь не перенёс бы насильного утаскивания в лиминал, вырывания из своего места; и сама Става, вполне возможно, погибла тоже — не каждому везёт на достаточно железное сердце, чтобы суметь остаться живым однодушником.