Долгая прогулка

Первый признак того, что у тебя что-то не в порядке с головой, появляется, когда спускаешься с трапа самолета в Балтиморе. После долгих месяцев лишений, американская жизнь с ее излишествами кажется роскошью. Толпы самодовольных суетливых бизнесменов. Назойливая реклама, от которой рябит в глазах и болят уши. Где бы ты ни был, в полуминуте ходьбы от тебя на выбор пять ресторанов, в меню каждого не менее сотни блюд. В стране, откуда мы только что прибыли, наши ужины не отличались разнообразием: вся еда была какого-то бурого цвета и подавалась — если подавалась — на одноразовой посуде. Я растерялся перед широтой выбора, яркостью освещения и бесконечным многообразием разноцветных конфет на полках минимаркетов: полки с такими конфетами занимали целую стену от пола до потолка, праздник чревоугодия повторялся напротив каждой четвертой стойки регистрации. Простая радость от чашечки кофе, выпитой утром после хорошего многочасового сна, — сна, какого мы не знали со дня получения приказа о передислокации, — кажется слишком незначительной на фоне такого огромного количества соблазнов. Но шок проходит — у кого-то быстрее, у кого-то медленнее; почти все рано или поздно с ним справляются. Фастфуд и алкоголь — сильные соблазны, и я не особенно им сопротивлялся. Старые привычки легко оживают, прежние предпочтения и вкусы возвращаются. Быть разборчивым раскормленным американцем не составляет труда. Проходит месяц-другой, и ты снова привыкаешь к дому, и больше ничто не мешает тебе вернуться к прежней жизни.

Я думал, что мне это удалось. Удалось вернуться к прежней жизни. Я ошибся.

Начиненный взрывчаткой легковой автомобиль взлетел на воздух неподалеку от нашей базы, в центре Киркука, на шоссе, уходящем на север — в Эрбиль и дальше, к мирным курдским землям, не тронутым войной. Взрыв мы услышали в нашем укрепленном укрытии — он прогремел, как гром среди ясного неба жарким летним днем. Мы тут же облачились в боевое снаряжение и стали ждать группу сопровождения, так что, когда нам позвонили, уже были готовы выехать и начать расследование.

К тому времени, как мы прибыли, машина уже сгорела. Искореженный черный кузов, рама и двигатель еще дымились и не успели остыть. Иракские полицейские оцепили место происшествия и криками отгоняли прохожих. Меня всегда поражала обратная дихотомия — слияние двух, казалось бы, несовместимых вещей. Улица, где только что толпился народ и произошло ужасное злодеяние, вмиг опустела и затихла. А соседние кварталы, жившие до этого теракта мирной жизнью, превратились в бурлящий котел отчаянья и гнева.

Мы с Кастельманом начали расследование возле образовавшейся от взрыва воронки. Продырявленный во многих местах асфальт был мокрым от разных жидкостей — как технических, так и физиологических. Отброшенная взрывной волной рама автомобиля валялась в нескольких метрах от воронки. Все, что могло бы дать хоть какую-то зацепку для расследования — провода, переключатели, батареи аккумулятора, отпечатки пальцев, — все сгорело в пламени взрыва. Будь у нас побольше времени, мы могли бы отыскать остатки взрывчатых веществ и взять их на анализ. Но времени было в обрез.

Я начал осматривать стены близлежащих домов. В бетонной стене одного из них застряли осколки фрагмента стальной конструкции. В заборе метрах в тридцати от воронки торчала неразорвавшаяся минометная мина. Судя по форме и размеру, она, вероятнее всего, была выпущена из миномета калибра 130 или 155 мм. Мину просто выбросило взрывной волной. Перед уходом мы должны были извлечь ее и взорвать.

— Здесь воняет дерьмом, — заметил я. И в самом деле воняло.

— В этой стране, сэр, всюду воняет дерьмом, — откликнулся Кастельман.

Он прав. Но это не был обычный запах дерьма: пахло выхлопными газами дизельного двигателя, горелым мусором, потом, сажей и немытыми телами жителей немытого города. Такую смесь запахов мы ощущали ежедневно. Нет, все же это был настоящий запах дерьма. Человеческого.

— Взгляни-ка, — окликнул меня Кастельман. Он обнаружил останки людей, выбранных террористами в качестве мишени. Окровавленные рубашки и ботинки иракских полицейских. Из переднего кармана разорванных брюк одного торчит пачка потрепанных полуобгоревших купюр достоинством 250 динаров — его зарплата. Оторванные кисти рук и ступни. Несколько лужиц засыхающей крови. Запах не проходил, наоборот, ощущался все явственнее.

Быстро подсчитав оторванные руки, мы поняли, что убитых было, по меньшей мере, двое. И бог знает сколько еще раненых, подобранных товарищами, умирало или уже умерло в переполненной больнице. Иракские полицейские уже унесли основные фрагменты тел, так что никакие наши подсчеты не дали бы точных цифр. Да и вообще не стоило тратить на это время. Я продолжил осмотр.

В послеполуденном зное запах дерьма становился нестерпимым.

— Гляди, я нашел! — крикнул я Кастельману, который фотографировал место происшествия.