Долги Красной Ведьмы

Зрение ее расплылось и раздвоилось. Серые тени, колеблемые дрожащим светом, приближались к ней с острым железом в руках, и она швырнула в них глиняным горшком, который валился наземь бесконечно долго и бесконечно долго рассыпался черепками и углями. Можно было умереть и воскреснуть, пока занимался трескучим огнем иссохший тростник, покрывавший пол. И огонь вставал стеной, отделяя ее от этих призрачных, ничего собой не представлявших убийц, принадлежавших теперь уже иному миру. Какой смысл убивать ту, что стоит посреди огня? На нее можно только глядеть, раззявившись, потому что не каждый день увидишь, как ведьма сама поджигает свой костер.

Грохот издали и удар, от которого дрогнула под ногами земля, запах горячего металла, перебивший едкую вонь дыма, порыв силы, сомкнувшейся вокруг нее, оторвавшей ее от земли и влекущей в никуда, ускользнули от нее, как ускользает рыба из рук или последний утренний сон из памяти. Потом холод и чувство безудержного падения в темноту.

8. ВЕЧЕРИНКА УДАЛАСЬ

Сознание вернулось вместе с болью во всех членах и чувством неудобства от неестественной позы. Клочки дыма в небе, куда невольно упирался ее воспаленный взгляд, и вкус пепла во рту. Хотелось сплюнуть, но для этого требовалось как минимум сесть или хотя бы перевернуться набок, да и слюна вся пересохла. В тело впивались острые края камней.

Кряхтя и постанывая, Аранта предприняла попытку сесть, которая удалась лишь благодаря ее настойчивости и стоила ей обломанных ногтей. Зрелище перед глазами встало поистине фантасмагорическое.

Фирензе больше не существовал. Теперь ему название было одно — руина. Крыша донжона провалилась вовнутрь, сгорев, разумеется, вместе со всеми деревянными частями перекрытий, высушенными и просмоленными для защиты от влаги морского климата. Жар и тяга были сравнимы лишь с жаром и тягой плавильной печи, и замок превратился в ад. Огромные камни, сплошь усеивавшие двор, откололись от стен, не выдержав температур. Зев башенных врат был открыт, но не потому, что в панике о них не позаботились. Напротив. Память ее, похожая на эти неровные рваные клочки дыма, сохранила какие-то неопределенные обрывки, где они с Уриеном наваливались на створку калитки всем телом, словно торопясь преодолеть сопротивление пробивавшихся сквозь щели дымных струй, и чурбак, которым они словно в ночном бреду подперли дверь снаружи. Там, за вратами, все было черно, и даже угли уже не рдели. Да и сами врата выгорели изнутри, и даже теперь, на студеном рассвете, оттуда курился терпко пахнущий дымок, похожий на выползающего из логова змея. Из тех, кто оставался внутри, не выжил никто. Логично. Иначе она бы не очнулась.

Холод скорее всего и привел ее в сознание. Скрипнув зубами, Аранта с трудом поднялась. Щебень двора больно колол босые ноги, и казалось, что во всем белом свете она осталась одна-одинешенька. Серым был свет, серым! Как обгоревший подол ее платья. Глянув вниз, она убедилась, что от подола осталось немного. Грязные почерневшие ленты прикрывали ноги едва до колен. Ноги, впрочем, тоже никто не назвал бы чистыми. И руки. На основании этих статистических данных Аранта сделала закономерные выводы о состоянии лица.

Боль, однако, была исключительно мышечной. Ни ожога, ни перелома, ни даже ушиба: она была медик и не могла ошибиться. Как будто ее сохранил в этом аду добрый дух.

Имя духа всплыло, когда она услышала сдавленный стон и краем глаза уловила движение среди завалов. Осторожно перебираясь через камни, которыми двор был усыпан сплошь, Аранта двинулась на звук, смутно осознавая, что там, впереди, се с равной вероятностью поджидает как жизнь, так и смерть. На самом деле следовало принять хоть какие-то меры предосторожности, хотя бы взять в руки что-то, чем можно колоть, рубить или ударить, на тот случай, если там шевелится кто-то из недобитых солдат Донахью, но в этот момент всей душой она была медиком, а не солдатом.

Видимо, когда полетели камни, Уриен отбросил ее в сторону подальше, а сам упал в другую, где она его, собственно, теперь и обнаружила.

Наверное, так на самом деле выглядели мавры, описанные в книге «О богоугодных деяниях и крестовых походах». Уриен валялся навзничь среди камней, как брошенная марионетка из театрика-райка, и такой же обманчиво нескладный. Сперва Аранта увидела подошвы сапог. Потом руку, судорожно стиснутую на рукояти меча, лезвие которого непостижимым образом одно из всего оставалось чистым. Когда же она разглядела лицо, то невольно улыбнулась:

— Я тоже так выгляжу?

Взгляд, показавшийся ей сперва бессмысленным, сфокусировался на се лице, потом скользнул ниже. Какие яркие блеснули зубы, и белки глаз, хотя они и налились кровью от дыма.

— Нет. У тебя ноги красивее.

Безотчетно Аранта попыталась спрятать одну испачканную босую ногу за другую, потом бросила это безнадежное дело и рассмеялась.

— Кажется, я должен тебе платье…

Аранта посмотрела поверх его головы, поверх камней, служивших ему изголовьем и закрывавших обзор, и вздохнула.

— Квиты… кажется.