Долгие ночи

Такие слова он подбирал и заучивал наизусть, но заученные слова не произносились. Каждый раз при встрече он не только забывал их, он не мог рта раскрыть; единственное, на что хватило у него смелости — молча пройти мимо и робко взглянуть ей в лицо. Он знал, что сделать первый шаг нужно ему, иначе какой же он мужчина! И хотя ему исполнилось пятнадцать лет и он считал себя вполне взрослым, но перед этой девчонкой терялся и ничего с собой поделать не мог. Конечно, как мужчина он должен быть сильнее ее, тверже. Не приведи Аллах подать даже виду, что он, мужчина, теряет из-за нее голову. Но он терял. А оттого и злился, сам не понимая, на что. Ему доставляло удовольствие даже просто видеть ее. Ни о чем другом он пока не мог и думать. Только любить. Пусть даже так, молча.

Слишком уж велика между ними разница: он — бедняк, она же из состоятельной семьи. И стоило ему вспомнить об этом, как будущее теряло для него всякий смысл. И все же он тешил себя мыслью, что пройдет время, многое изменится, он повзрослеет и докажет всем, а ей — в первую очередь, на что он способен.

Работу-то можно найти, но что в ней толку. Отец вон, всю жизнь спину гнет, а обуть и накормить семью не может. Нет, он, Кюри, будет жить иначе. Вон, многие делают набеги за Терек. А разве ему туда дорога заказана? Опасно, конечно. И ранить могут, даже убить. Но живем-то один раз.

Смельчаков, отчаянных парней в их краях немало. Он подружится с ними. Кто знает, может, удастся им царскую почту отбить или обчистить банк в городе. Должно же повезти хоть раз в жизни, чтобы раз и навсегда снести тот высокий хребет, что встал между ним и Ровзой. Тогда он смело скажет ей о своих тайных чувствах! Но если он пойдет батрачить на Хорту, тогда прощай любовь! Даже не мечтать ему тогда о Ровзе. Да и запятнает он себя на всю жизнь…

Лишь Зару знала его тайну. Она мечтала погулять на его свадьбе и к Ровзе относилась как к будущей невестке.

— Дада, этого не будет никогда! — воскликнула Зару. — Даже если мы умрем с голоду — ни ты, ни Кюри не станете батрачить на Хорту! Чем ты хуже его? Разве моя мать менее добра, менее красива, чем его Альбика? По красоте и смелости мало кто сравнится с моим братом… И у меня тоже есть своя гордость…

Мачиг молча слушал, дымя самокруткой. Но даже не злился. Слова дочери доходили до его сердца. Ему казалось даже, будто он сам когда-то в далекой юности произносил их. И вот теперь, спустя столько лет, ему же напоминают о них, упрекают уже только за то, что осмелился произнести их вслух.

— Конечно, ты права, дочь! По смелости и мужеству они уступают нам. Верно. Но по бедности мы впереди всех. Как нам выехать?

Путь ведь далекий, и нужно хоть что-то заработать на дорогу.

— Не все же едут.

— Нет, не все. Едут те, кто победнее или самые богатые. — Как можно оставить дом… — запричитала Зазу.

Мачиг повысил голос:

— Хватит ныть! Каждую ночь одно и то же. Думаете, мне хочется батрачить на чужих людей? Но выхода у нас нет. Остается только или идти воровать, или собирать по дворам милостыню.

Кюри ходил по комнате, шлепая босыми ногами.

— Хорта едет? — спросил он, остановившись около отца.

— Куда?

— В Турцию.

— Ему-то зачем?

— А Товсолт, Ибрагим-Хаджи? — допытывался Кюри.

— Им и здесь неплохо.

— Тогда зачем едем мы?

— Мы не едем, нас нужда выгоняет, мой мальчик. Тесно людям стало здесь. Некуда нам податься. Может, в чужой стране найдем счастье…

— Почему же они разбогатели? На чем?

Мачиг тяжело вздохнул. Многого не знал сын. Да и откуда ему знать то, о чем сам-то Мачиг лишь смутно догадывался.

— На чужих бедах, — ответил Мачиг. Пусть сын сам поймет. К чему объяснения.

— Ты говоришь, дада, в Турцию? Я не согласен! Но против твоей воли пойти мы не можем. Только объясни мне все же, почему дармоеды остаются, а мы должны ехать? Одни пугают Сибирью, другие — Турцией. А если вообще никуда не ехать? Если нам здесь дадут землю?

Мачиг недовольно покачал головой.

— Парень, ты говоришь чужим языком. Конечно, Арзу, Маккал, Берс — хорошие и честные люди. Они большие друзья бедняков.

Но их красноречие до добра не доведет. Не слушай их!

— Нет, они говорят правду! — вспыхнул Кюри. — И в Сибири, и в Турции мы погибнем. Что там смерть, что здесь! Понимаешь, дада? Тогда зачем же я должен ехать? Пусть едут те, кому мы в тягость. Но сначала пусть отдадут нам нашу землю, а потом убираются на все четыре стороны. Мы никого силой не держим.

Но и мы хотим жить по-человечески. В мои годы вы уже с оружием в руках сражались. Вы свое дело сделали. Теперь вы постарели и не мешайте нам. Сегодня наша очередь.

— Эх, Кюри, что же вы хотите делать! — невольно вырвалось у Мачига. — Напрасно только погубите людей.

— Нет, не напрасно! Мы будем биться с угнетателями! Да! Пусть не забывают, что мы уже мужчины.

— С пустым желудком много ли навоюешь…

— Скоро и мы заживем. Я пойду на большую дорогу. То, что ты не добыл мотыгой, я добуду оружием!

— Я буду рад за тебя, сын мой! Рад! — воскликнул Мачиг. Но в глазах его было столько горя, что даже возбужденный Кюри заметил его.

— Ты заговорил моим языком, — уже спокойно продолжал Мачиг.-