Долгие ночи

Не понимали многого, Александр Семенович, а служили верой и правдой, долг вроде бы свой исполняли…

Слова денщика звучали как упрек. Зеленый слушал его молча, ни разу не перебив и не подняв глаз. Ему говорили правду.

Впрочем, он и сам так думал. И денщик о том знал. Будь иначе, разве посмел бы солдат при нем, при офицере, высказывать подобные мысли?

Заложив руки за спину, штабс-капитан мелкими шагами ходил взад и вперед. Шесть шагов туда, шесть — обратно. Таково было расстояние от стола до солдата.

А Чеботарев торопился выговориться, словно боялся, что его остановят, потребуют замолчать. И говорил он, не отводя взгляда от своего хозяина. Круглое лицо Зеленого не было ни злым, ни добродушным: небольшой широкий нос, грустные синие глаза, красиво закрученные усы, немного наклоненная набок голова. Ему не было еще и тридцати, а выглядел он значительно старше. Около четырех месяцев они знакомы, и Чеботарев за это время успел полюбить штабс-капитана. С первой встречи он понял, что Зеленый — человек с чистой и доброй душой. А поговорив с ним один раз, убедился в том окончательно.

Зеленый все так же размеренным шагом продолжал ходить по комнате, глядя куда-то мимо солдата. Он словно бы стыдился поднять на него глаза. Каждое слово, сказанное Чеботаревым, было искренним, было правдой, а потому и вызывало в нем острую боль.

"То ли еще будет, господин штабс-капитан, — думал Чеботарев, наблюдая за ним. — Трудно тебе. Но кто виноват? Боишься карьеру испортить? Думаешь-то одно, а делаешь другое".

Наконец штабс-капитан остановился перед солдатом, поднял на него взгляд и по-дружески положил руку на плечо.

— Который год ты в армии, Ефим Анисимович?

— Двадцать седьмой, — ответил Чеботарев.

— А сколько воюешь?

— Двадцать три.

— И все двадцать три в Чечне?

— Да. Я же рассказывал вам об этом, Александр Семенович.

— Помню, помню. А вот ответь-ка мне на такой вопрос, — офицер снова взглянул в глаза Чеботареву, — за что тебя судили в крепости Внезапной?

— Ничего секретного в том нет, ваше благородие. Все о том знают. Судили за то, что я помог трем нашим солдатам перебежать к чеченцам…

— Почему?

Солдат было задумался, но тут же махнул рукой, дескать, была не была, и спокойно ответил:

— Видите ли, Александр Семенович, солдатам надоело воевать в горах. Здесь только и слышишь: война, война, война. Три поколения русских солдат проливали в горах свою кровь. А за что? Чеченцы понятно — они свое отечество отстаивают. А мы?

И какая же благодарность нам? Да никакой! После стольких лет на Кавказе — и опять к помещику! Вот и все, что ожидает нашего брата. Мы это хорошо поняли. И что бы там ни было, что бы ни говорили, но здесь в горах больше свободы человеку.

— Так почему же ты сам не ушел вместе с ними? — допытывался Зеленый.

Чеботарев пожал плечами.

— Понимаете, Александр Семенович, у каждого своя голова на плечах. Это все-таки не так просто — перебежать к чеченцам, и дело с концом. Отказаться от своей веры и забыть родину не всякий сможет. Я не мог так поступить. Как бы трудно ни было в России, но там я у себя дома. Чеченцы ведь тоже покидают горы не добровольно.

Офицер одобрительно похлопал солдата по плечу.

— Правильно, Анисимыч, правильно! Отечество! Хорошее ли оно, плохое ли, но оно наше отечество! Так ведь? И никуда ты от него не убежишь. Вот бы власть почеловечней, Анисимыч. Не знаю когда, но придет время, и люди вздохнут свободно, перестанет напрасно проливаться кровь. А пока скажу тебе, что и у меня не меньше, чем у тебя, Анисимыч, болит душа за чеченцев. Будь моя воля, не трогал бы я их. Но как ни бейся, Анисимыч, а не в нашей воле это…

Чеботарев не уходил, ждал.

— Ваше благородие, Александр Семенович, они ведь не за милостыней пришли. По-моему, с какой-то просьбой к вам.

— Ежели так, пусть войдут.

Солдат отдал честь, повернулся и вышел. Через минуту Чеботарев появился вновь.

— Вот, ваше благородие, привел, — доложил он. — А двое остались сторожить коней.

Шедший впереди горец со спокойным лицом и голубыми глазами поздоровался по-русски. Офицер подошел к ним и пожал каждому руку, затем пригласил к столу.

— Прошу, — Зеленый пододвинул стулья, — располагайтесь, Анисимыч, — обратился он к денщику, — всем известно твое кулинарное искусство. Так постарайся и на сей раз, не ударь перед гостями лицом в грязь. А тех, кто на улице, проведи на кухню и тоже накорми.

— Александр Семенович, не так это все делается, — покачал головой солдат.

— Почему?

— Обычай у них другой.

— Не понимаю…

— Гость сначала должен поесть, и только потом хозяин может спросить его о деле.

— Ну, так действуй, — махнул рукой офицер.

Денщик обернулся быстро: поставил на стол белый хлеб, сладкий чай, хурму и бутылку вина.

Штабс-капитан разлил вино по стаканам, взял свой и встал.

Поднялись и гости.

— Выпьем за знакомство, — сказал Зеленый, протягивая через стол руку со стаканом.

Но гости к вину не притронулись.

— Простите нас, господин офицер, — на довольно правильном русском языке произнес высокий чеченец с голубыми глазами.-

Мы готовы пожертвовать жизнью за этот дом, но вина мы не пьем.

Спасибо!