Долгие ночи

— Рассказывают, что жил в горах один человек. Его уважали и почетали все, даже седовласые старики. За советами к нему приезжали из Осетии, Кабарды и Черкесии. Один из князей соседнего народа захотел увидеть этого человека, своими глазами посмотреть на его знатность и богатство. Приехал он в аул, поглядел вокруг, но не увидел ни дворца, ни даже порядочного дома. Спросил князь, где же живет знаменитый мудрец? Ему показали лачугу, ничем не отличавшуюся от остальных построек-развалюх. Подъехал он к ней, гостя встретили благородный старик и его статные сыновья. Приняли и угостили князя, как следует. Но видит он: в доме бедность.

И удивился. Когда князь поел, хозяин поинтересовался, чем он может быть полезен знатному гостю? "Ответь мне, старик, почему ты почетаем не только в родном ауле, но и далеко за пределами своих гор?" — спросил князь. И старик ответил: "Я любил и уважал свою жену, и она отвечала мне тем же. Я любил и уважал своих детей. Дети это видели и тоже стали любить и уважать меня. А потом и соседи, и весь аул. С уважением стали относиться ко мне люди нашего племени, потом и всех других горных аулов. Но уважение началось с моей семьи". Но история подтверждает, что не умеем мы уважать самих себя. Не зря говорил Шамиль, что у чеченцев нет возвышений, на которые они поднимают своих героев, и ямы, куда бросают своих преступников.

— И все-таки, Берс, наш народ был свободнее своих соседей. Ни князей, ни ханов не было у нас никогда. Мы не склоняли головы перед иноземными ордами, перед царем, всегда сражались до последнего.

— Слепой ты человек, Арзу, — возразил Маккал. — У нас всегда были богачи, которые диктовали нам свои условия. Добавь к ним и пришлых князей, правивших нами в прошлом столетии и дравших с нас по семь шкур. Правда, богачи соседних народов владеют людьми, как скотом, мы же испокон веков оставались свободными и относительно независимыми. Каждый человек защищал себя сам от любых посягательств на свою честь, на свою свободу. И адаты нашего народа стояли на защите личности человека. Только какая же польза от этой свободы самому народу? Народу бедному, темному и невежественному? Не отрицаю, князья соседей бесчеловечно угнетали свои народы. Эти же князья без сопротивления, добровольно перешли на сторону русского царя.

— Скажи прямо: продались ему со всеми потрохами за чины и деньги, а заодно продали и свои народы.

— Конечно, это само собой разумеется. Но, тем не менее, своим переходом на сторону русского царя эти князья спасли подвластные им народы от бесполезных жертв, от долголетней истребительной войны. А теперь у них грамотных людей больше, да и живется им лучше.

— Лучше, чем нам, конечно, им не жилось и не живется. Мирно и спокойно — это другое дело, с этим я согласен.

— Не виноват наш народ в том, что он темный и отсталый, — сказал Берс задумчиво. — И не его вина в том, что вел он долголетнюю войну с русскими. Наш народ испокон веков жил мирно и дружно со всеми. Глубоко уважал и русских. И в вину ему ставят то, что он любит свободу и не терпит неволи, защищает свободу как может и как умеет. И обвиняет нас в этом проклятая царская власть. Она умышленно вбивает клин между нами и русскими, натравливает нас друг на друга. Не будем сейчас вспоминать старые обиды и распри. Нам следует все свои силы направить на то, чтобы восстановить с русскими прежнюю дружбу и взаимное уважение.

— Короче, ты предлагаешь смириться с рабством?

— Вовсе нет! Сблизиться с русскими, жить с ними в мире и дружбе — вовсе не значит прекратить борьбу за свою свободу.

Но бороться за нее надо вместе. За общую свободу, против общего врага. Ведь жизнь крепостного русского мужика сладкой тоже не назовешь.

Берс, измерив взглядом тень от чинары, указал на нее товарищам.

— Время, друзья мои, время. Пора заканчивать, — сказал он. -

Но давайте вернемся к делам сегодняшним. Вот Арзу советует привлечь мулл. Что ж, лично я не против.

— Признаться, я не очень-то им доверяю, но без них нам, пожалуй, не обойтись. Это единственное, что поможет нам объединить людей, поднять их. Слава Аллаху, все мы еще верны ему.

— В одной руке сабля, в другой — Коран? — едко бросил Берс.-

Что получается из этого, ты можешь судить по горькому опыту Шамиля… Духовенство должно заниматься религией, очищением души человека, а не вмешиваться в политику и войны.

— Шамилю сопутствовал и успех…

— Но в конце концов он остался один на один со своим газаватом, — не выдержал Маккал. — Важен-то результат. А сколько пролито крови, и ради чего? Ради того, чтобы у нас отняли последнее, что еще могли иметь? Я уверен: если бы не газават, было бы больше надежды на победу. Мы нашли бы поддержку в Грузии, Осетии и даже в России. Но газават обрек нас на одиночество, не оставил нам пути ни к примирению, ни к объединению с иноверцами. Когда же я сказал об этом открыто, все муллы и хаджи ополчились на меня. Они называют меня не иначе как мунапик[42].

— Что вы, в самом деле, — возмутился Арзу. — Я же не зову вас к газавату. Да, нам нужны муллы, но муллы, преданные делу народа.