Долгие ночи

От громкого голоса Тарама Арзу проснулся. Он подождал, пока Тарам уйдет, потом спросил:

— А что ты привез из Стамбула?

Маккал вздохнул.

— Говорил с Абдул-Межидом и Али-пашой. Им не до нас. С русскими у них мир, и затевать с ними ссору они пока не собираются. Если же такое случится, то мы должны будем ударить русским в спину. Теперь же нам следует набраться терпения и ждать… Короче говоря, все обстоит так, как и предсказывал Берс. По мнению турок, сильнее их нет никого на свете и только они одни способны защитить нас от русских. Только все это одни слова. Реальной пользы от них нет никакой. Порядок в Стамбуле отсутствует, всюду произвол. Народ доведен до полной нищеты.

Все малые народы уже поднимаются против владычества турок.

Западные христиане, курды и арабы от Багдада до Алеппо.

Восстание вот-вот перекинется на Сирию. А тут мы со своей просьбой о помощи пожаловали. Турки сами сейчас нуждаются в ней. Отряды, созданные из переселенных черкесов, брошены на заморских христиан. По своей жестокости они даже превосходят своих хозяев. Вот и нас, видимо, турки хотят использовать в том же качестве.

— Не допустим, — отрезал Арзу.

На время в землянке воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным похрапыванием Чоры.

— Куда же все-таки решено расселять нас?

— В Диарбекирский виллает.

— Это все равно что обречь нас на смерть… Мусу или Сайдуллу не встречал?

— Видел их. В Эрзеруме. Муса уже стал пашой. Сайдулла пока официальной должности не имеет. Оба живут неплохо.

Арзу облокотился о подушку.

— А как жизнь в лагере?

— Нас осталось уже шестнадцать тысяч. Две тысячи человек лежат на кладбище. Я подсчитал, в среднем в сутки умирает по сто человек.

— Новых заболеваний нет?

— Болезни все те же — дизентерия, малярия, тиф.

— Сколько зерна осталось?

— Вчера считал. Получилось меньше двадцати мешков кукурузы.

Мы распорядились сделать из нее крупу, чтобы кормить больных и детей супом. Остальные пусть позаботятся о себе сами.

— Как наши гатиюртовцы?

— У Мачига умерли жена и двое детей. Похоронили мы и Ибрагима.

Последнего в семье.

— Упокой его душу Аллах.

— Аминь.

Арзу надолго замолчал. Думая, что он уснул, начал укладываться и Маккал. Однако Арзу не спал.

— Мне послышалось, будто Тарам говорил что-то о нападении на Муш. Это было?

— Было. Воспользовались вашим отсутствием, сбились в группу и дважды штурмовали Муш. Слава Богу, обошлось без крови.

Высокие каменные стены защитили город. Но дома тех, кто жил вне его стен, разграбили дочиста.

— Остопиралла! — невольно вырвалось у Арзу. — Как же мы теперь им в глаза смотреть будем?

— История очень неприятная.

— Кто зачинщики?

— Этого я не знаю. Говорят, какие-то люди мутили народ.

Призывали идти, чтобы добыть еды или погибнуть с оружием в руках. Когда же дошло до дела, во главе оказались Тарам и Довта.

— Сволочи! Все испортили, представили нас ворами и разбойниками. Если мы еще могли надеяться на хорошие земли и на мирную жизнь, то теперь все пропало. Кому захочется иметь дело с грабителями?

Арзу долго не мог успокоиться.

— Как настроены люди в целом? — спросил он, немного остыв.

— Большинство намерено вернуться. Кое-кто уже тронулся в обратный путь.

— А твое мнение?

— Я согласен с ними.

— Да, для нас теперь это единственно возможный выход, — твердо сказал Арзу. — До весны нам не дотянуть. Вернемся. Уж лучше в Сибири прожить год, чем один день здесь… Собери завтра аульских старшин и начальников отрядов. Будем решать все вместе…

Последние слова Арзу произнес почти засыпая. Но заснуть им не дал отчаянный мальчишеский крик:

— Арзу! Маккал! Дада умирает…

Болат уткнулся в горячее плечо Арзу и затрясся всем телом.

Данча умирал…

ГЛАВА V. ДАНЧА

Путь добрый тебе, мой милый журавль,

С птенцами, с подругой летишь прямиком,

Весной, как в родимую гавань — корабль,

К чинаре своей с прошлогодним гнездом…

О. Туманян

О ночь! Как длинна ты бываешь и жестока! Ни жалости в твоем мраке, ни милосердия. Холодны и безжизненны твои объятия.

Когда же ты кончишься, ночь? Под покровом твоей мглы раненый взывает о помощи, умирающий смотрит в бездушные глаза смерти.

Слышишь, как кричат больные дети, стонут безутешные матери, воют голодные звери. Почему же ты так безмолвна, ночь? Почему нет в тебе ни капли сострадания к голодным и измученным людям?

Может, ты знаешь, в чем вина их? Скажи, ибо люди о том не ведают. Вольную волю добывали, лучшую долю искали. Уповая на Бога, ютились в холодных саклях, мечтая о хлебе насущном.

Простирали к солнцу свои руки, но и небо над ними жестоко надсмеялось. Так кто же выведет их к свету? Обогреет?

Обласкает? Наполнит души новой надеждой? О ночь!

Нет, не по собственной воле устремились эти несчастные в неизвестный край, где им рай на земле посулили. И они черным людям поверили на слово. Черные люди сюда и загнали их обманом, сюда, под твой покров. О ночь!

Как ты холодна! И горячая кровь не струится по жилам, и сердце бьется все медленнее, потому что нет у ночи родины.