Но нельзя изменить что-то, лишь укоряя себя за глупость. Или пытаясь взять на себя чужую вину. Или заявляя, что мы «сами их к этому подтолкнули». Изменить что-то можно, лишь бережно относясь к себе, внимательно к себе прислушиваясь. Лишь признаваясь сочувствующим людям и силам, как сильно вы ранены и как отчаянно нуждаетесь в помощи, чтобы излечиться от этих ран. Позвоните своей тете Бернис и расскажите, что вас смертельно обидел критик. Напишите письмо Оскару Хаммерстайну II, который после успеха Snowboat десять лет терпел провал за провалом. Расскажите ему, что у вас началась черная полоса, и спросите, что он думает по этому поводу. Позвоните бывшей учительнице, которая считает, что вы чрезвычайно успешны, независимо от того, как чувствуете себя в конкретный момент. Позвоните себе самому, той части себя, достаточно сильной, чтобы продолжить начатое. Именно так приходит помощь: она возникает где-то внутри нас и меняет жизнь так же легко, как легко ветер надувает штору. Помощь приходит всегда.
Нужно только убедить себя внимательно вглядываться и вслушиваться, чтобы не пропустить эту помощь и принять ее, даже в совершенно неожиданной для нас форме. А потом начать действовать.
Думайте о себе как о мощном сгустке энергии, наполненном божественным светом, с которым постоянно говорят Бог и его посланники.
Мы, художники, постоянно взаимодействуем с Великим Творцом. Невозможно высокие ставки или представляющееся абсолютно неудачным распределение ролей после нашей просьбы о помощи свыше вдруг оказываются необходимыми для решения поставленной задачи, важными для нашего роста и совершенствования творческого процесса. Художникам важно помнить, что в любом переломе есть и хорошая сторона: в месте того самого перелома кости становятся крепче. Творчество исцеляет художников.
Великий Творец
Мы, художники, не контролируем творческий процесс целиком, но все же у нас гораздо больше власти, чем мы готовы признать. Мы уклоняемся от осознания, сколь многое способны контролировать, потому что гораздо комфортнее оставаться в привычной гавани сожалений о неудачной карьере, чем вновь подвергнуться опасности плавания в открытом море, представив свою работу миру.
Большинство художников при мысли о возможности вернуться к работе чувствуют и ведут себя словно пострадавшие от неразделенной любви. Мы не хотим снова оказаться в уязвимом положении, как не хотят этого закоренелые холостяки или старые девы с разбитым сердцем. Мы знаем, как это было. И боимся, что это повторится, поэтому не пытаемся пригласить свои творческие мечты даже на чашку кофе, чтобы посмотреть – вдруг в этот раз все будет по-другому.
Получив отказ из-за агента-неумехи, говорим: «Ой, да они все такие». Но так ли это? Обиженные циничным владельцем галереи или жестоким драматургом, приходим к выводу: «Я никогда не попаду в галерею» или «Мою работу нигде не примут». И слишком часто действительно не пытаемся – из страха еще сильнее ранить свои и так разбитые творческие сердца. Но в глубине души очень хорошо знаем, что мечты о творчестве не умерли, так же как мечты о любви, и нас пугает тихий шепот пьес, романов и картин, запертых в творческой кладовке и вынужденных жить среди призраков разбитых надежд.
У художников яркое воображение, в котором возникают кошмарные образы – как нам отказывают, как плохо принимают наши работы, как игнорируют их. Из страха перед этим мы позволяем разочарованию подталкивать нас к необоснованным обобщениям: не один недоброжелатель, а «все»; не одна отрицательная рецензия, а «всегда»; не один отказ – а «они никогда». В качестве инструмента защиты мы выбираем цинизм.
«Лечение, – бывало, говаривал папа, – это не наука, а интуитивное умение склонить на свою сторону Природу».
Мы начинаем говорить, что «они» никогда не оценят наших работ. Мы чувствуем себя одинокими и брошенными, и так и есть, но не потому, что «они» бросили нас, а потому, что мы сами бросили. Отвернулись не только от себя, но и от Бога. Мы говорим «к чему?» вместо «что дальше?». Не желая поверить, рискнуть и снова двинуться вперед, хороним мечты и надежды под покровом того, что называем «понимание реалий рынка». Мы говорим: «Ой, они все такие», – не желая подвергать себя опасности и выяснять, так ли это.
Художники, словно одаренные лошади, получившие травму в прыжке через барьер, уклоняются от новых попыток его взять. И все же одаренная лошадь может и должна реабилитироваться. Мы, художники, одновременно и лошади, и наездники. Упав на землю, не имеем права позволить себе упасть духом. Это часть правил игры.
Возвращайтесь в седло.