Долгий, долгий сон

Это было настоящим сумасшествием. Стоило мне увидеть, что Брэн идет по коридору, как все кругом вспыхивало разными красками, словно луч солнца пронизал завесу туч. Я не понимала себя. С Ксавьером я никогда не испытывала такого вихря головокружительных, противоречивых чувств. Моя любовь к Ксавьеру была твердой и неподвижной, как пробный камень истины. Ксавьер был единственной постоянной моей жизни, он значил для меня так много, что теперь, когда его не стало, я словно потеряла почву под ногами. Я понимала, что если исчезнет Брэн, мой мир не рухнет, однако в подглядывании за ним было что-то… что-то почти наркотическое. Чувства, которое я испытывала к нему, чем-то напоминали мои чувства к Ксавьеру, но все-таки отличались от них, и это совершенно сбивало меня с толку.

Я часто предлагала Брэну подвезти его домой на своем лимо-ялике. Он чаще соглашался, чем отказывался, и я принимала это за доброе предзнаменование. Он рассказывал мне о своих теннисных матчах или о работе в ЮниКорп, о которой много знал. Он делился со мной сплетнями о «своих друзьях, говорил о том, как отнеслись в школе к роману Отто и Набики, по секрету рассказал, что Анастасия по уши влюблена в Вильгельма, но тот увлечен старшеклассницей, с которой вместе ходит на углубленный курс астрофизики. Мне нравилось болтать с ним.

Как я уже говорила, Брэн и его друзья были моими спасителями, однако при этом я полностью отдавала себе отчет в том, что все они (за исключением Отто, который со мной не разговаривал) общаются со мной только из-за Брэна. Они держались очень сдержанно. Я не могла сказать, что они меня не любили, просто относились ко мне без особой теплоты. Меня это не удивляло. Скорее всего костяк их дружной компании сложился еще в младших классах. Единственные изменения в этом тесном кружке произошли три года назад, в начале средней школы, когда родители Анастасии послали ее из Новой России на Ио, а Молли и Отто выиграли стипендии.

С другой стороны, Брэн как будто не замечал холодности своих друзей. Почти каждый день он искренне пытался вовлечь меня в общее обсуждение за обедом, и я была очень благодарна ему за это.

Но я постепенно становилась одержима им. Когда меня не мучили кошмары, я пыталась заполнить свои сны Брэном. Ксавьер был слишком мучительным воспоминанием, а ничто другое не могло занять мои мысли. Я бесконечно рисовала его, портрет за портретом, в разных ракурсах, с разными выражениями лица, пытаясь понять, что скрывается за этими зелеными глазами. При этом я страшно боялась, что однажды он увидит мои альбомы и поймет, сколько я о нем думаю.

А потом я поняла, что глупо обманывать себя.

Я хотела, чтобы он узнал о моих чувствах.

* * *

«Отто»?

Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем мой экран снова ожил. Мы теперь почти каждый вечер выходили на связь ровно в десять.

«Здесь! Привет еще раз».

«Привет. Можно задать тебе один вопрос?»

«Ты все время задаешь мне вопросы. Теперь моя очередь».

«Проклятье! — написала я. — Поверь мне на слово — во мне нет ничего интересного».

«Очень смешно. До сих пор ты постоянно уходила от ответов на мои вопросы. Что чувствуешь, когда выходишь из стазиса?»

«Боль, — написала я. — Честное слово, Отто, на этот вопрос очень трудно ответить. Шок и стазисная усталость так оглушают, что всю первую неделю после выхода ты живешь, словно в тумане. И ничего не понимаешь из того, что происходит вокруг. Я забыла, как включать плиту, не знала, с какой стороны подойти к компьютеру, не понимала и половины из того, что мне говорили.

И не могла выйти из дома и купить белье без того, чтобы толпы репортеров не сопровождали каждый мой шаг. Перед поступлением в школу я чувствовала себя выброшенной на берег медузой — такой же бесформенной и наэлектризованной. Как будто вся вода, в которой я жила и плавала с рождения, исчезла навсегда. Патти и Барри — они что есть, что их нет. Все, кого я знала, умерли. Добавь к этому стазисное истощение и всемирную известность, и ты поймешь, что я почти так же несчастна, как ты».

«Я не несчастен. Уже».

«После появления Набики?» — спросила я, думая о Ксавьере. И о Брэне.

«После того как выиграл стипендию».

А я чувствовала себя ограбленной без Ксавьера. И никакие стипендии в мире не могли избавить меня от этой боли.

«Значит, Набики не имеет к этому никакого отношения?»

«Все мои друзья имеют к этому отношение. Джемаль привел меня в эту компанию. Он с самого начала был моим соседом по общежитию. А Брэн и Вил были его друзьями».

Я вздохнула.

«Они сразу тебя приняли?»

«Нет, конечно. Нам пришлось привыкать друг к другу». Он ненадолго задумался, прежде чем продолжить. «Меня удивляет то, что ты приняла меня так быстро».

«Ты славный».

«И ты поняла это после нашего единственного разговора? Во время которого я почти сразу же оттолкнул тебя?»

«Ну, как сказать…»

«Я привык к тому, что люди избегают смотреть мне в глаза, смущаются или откровенно брезгуют мной. Ты ничего этого не делала».

«Я не ханжа, чтобы вести себя так, — написала я в ответ. — Хотя вначале ты меня напугал».

«Ты меня тоже», — признал Отто.

«Пара калек», — напечатала я.