Долгий путь

Она качает головой, ее взгляд уходит куда-то в пустоту.

— Вряд ли там сейчас есть сухие листья, — тихо произносит она.

— Сухие листья всегда где-нибудь да есть, — настаиваю я. Видно, подействовало мозельское вино.

— Познакомь нас со своей красоткой, — требует Ив.

Мы сидим за низким столом. На нем стоит бутылка французского коньяка. То ли подействовал коньяк, то ли виновато мозельское вино, но мои ребята — в который раз — начали выдавать слушателям свои воспоминания о лагере. И до того противно мне стало, словно они у меня на глазах превращаются в бывших борцов Сопротивления. Я же не хочу стать бывшим борцом. Никакой я не бывший борец. Я совсем другое, я борец будущий. Эта внезапная мысль окрыляет меня, теперь даже просторная гостиная отеля с ее хрустальными люстрами уже не кажется такой нелепой. Мало ли куда судьба может занести будущего борца.

Сделав неопределенный жест рукой в сторону девушки с синими глазами, я предлагаю: — Знакомьтесь.

Взглянув сначала на меня, потом на Ива и остальных ребят, девушка называет себя: — Мартина Дюпюи.

— Знакомьтесь, — весело повторяю я. Видно, это от мозельского вина или от счастливой уверенности, что я никогда не стану бывшим борцом.

— Мадемуазель Дюпюи, позвольте представить вам группу бывших борцов Сопротивления.

Ребята ухмыляются, как это принято в таких случаях.

Мартина Дюпюи оборачивается ко мне.

— А вы? — почти шепотом спрашивает она.

— Я не в счет. Я никогда не буду бывшим борцом.

— Почему? — спрашивает она.

— Я только что решил это раз и навсегда.

Достав пачку американских сигарет, она поочередно протягивает их ребятам. Кое-кто угощается. И я в том числе. Сама Мартина зажигает сигарету и дает мне прикурить.

Ребята тут же забывают о ней. Арно принимается разъяснять каким-то другим людям, стоящим рядом, что побудило нас, бывших борцов Сопротивления, уйти в маки, и те, другие люди, качают головой. Но я никогда не стану бывшим борцом.

— А чем вы вообще занимаетесь в жизни? — спрашивает Мартина Дюпюи, девушка с синими глазами.

Я гляжу на нее и отвечаю вполне серьезно, точно от этого вопроса очень многое зависит. Видно, опять виновато мозельское вино.

— Я презираю Чарльза Моргана[19], терпеть не могу Валери и ни разу не читал «Унесенных ветром»[20].

Удивленно моргнув, она спрашивает: — И «Спаркенброука»[21] тоже не любите? — «Спаркенброука» особенно.

— Почему так? — спрашивает она.

— Потому, что на улицу Блэнвиль я бы его не взял, — поясняю я. Я убежден, что нельзя лучше объяснить.

— А что это за улица Блэнвиль? — спрашивает она.

— Просто такая улица.

— Знаю, она выходит на площадь Контрескарп. Ну а дальше что? — Просто там я стал человеком, — говорю я.

Она смотрит на меня улыбаясь, точно ее что-то забавляет. — Сколько вам лет?

— Двадцать один год, — отвечаю я. — А вы не бойтесь. Быть человеком — это не заразительно.

Она глядит мне прямо в глаза, края ее губ презрительно вздрагивают. — А вот так шутят только бывшие борцы.

Она права. Нельзя смотреть на людей свысока. Кому-кому, а мне следовало бы это знать.

— Забудьте это, — говорю я, слегка пристыженный.

— Хорошо, — соглашается она, и мы оба смеемся.

— За вашу любовь! — важно произносит Арно, поднимая рюмку коньяка.

Наполнив рюмки, мы пьем французский коньяк.

— За твое здоровье, Арно! — говорю я. — Видно, не зря ты был дадаистом.

Арно пристально глядит на меня, все так же важно потягивая коньяк. Девушка с синими глазами тоже не поняла моих слов, и я доволен. В конце концов это всего лишь девушка из 16-го округа Парижа. И я очень рад, что она ничего не поняла. Глаза у нее синие, как древняя мечта, но они ничего не видят дальше авеню де Нейи на севере, площади Трокадеро на юге, авеню Клебер на востоке и Ля Мюэтт на западе Парижа.

Я просто в восторге от собственной проницательности. Наверно, все-таки виновато мозельское вино.

— А вы? — спрашиваю я.

— Что я?

— Чем вы заняты в жизни? — поясняю я.

Она вперяет взгляд в рюмку с коньяком.

— Я живу на улице Шеффер, — тихо произносит она.

Я смеюсь, на этот раз смеюсь один. — Так я и знал.

Синие глаза недоумевают, чем вызван мой насмешливый тон. Кажется, я становлюсь заносчивым, но мозельское вино на этот раз ни при чем. Просто мне нравится эта девушка. Мы молча пьем коньяк, а ребята дружно вспоминают, как жестоко мы голодали в лагере. Неужто мы и впрямь голодали? Достаточно было одного сегодняшнего ужина, чтобы вытравить из памяти два года нестерпимого голода. Сейчас я просто не в силах представить себе то неотвязное чувство голода. Стоило один раз плотно поужинать, и голод сразу превратился в чистую абстракцию. Голод теперь не больше чем абстрактное понятие. А между тем тысячи людей вокруг меня умерли из-за этой абстракции. Я доволен своим телом, по-моему, это великолепная машина. Достаточно было одного-единственного ужина, чтобы заглушить то ненужное, отныне чисто абстрактное чувство голода, которое чуть не свело нас в могилу.

— Я не стану вас навещать на вашей улице Шеффер, — обращаюсь я к девушке.

— Вам не нравится эта улица? — спрашивает она.