Долгий путь

Он расспрашивал обо всех подробностях встречи; он хмурился, слушая о наглости врагов, прищуривал глаза, когда Норне-Гест рассказывал о приготовлении Бойерика к отпору, и весь вспыхивал, молодел лицом, когда неприятель оказывался разбитым, а вражеский вождь – запряженным в телегу победителя. Да, он узнавал своих молодцов кимвров!

А как они вообще поживают? Женщины? Довольны ли переменой? Как перенесли зиму? Неужели так и обошлись без хлеба? Если не было возможности посеять самим, то ведь попадались же по пути чужие поля! Хороший ли уход был за лошадьми? Не слишком ли их изнуряли длинными переходами, не загнали ли?

А священный тур… как-то он красуется под чужим небом? А везде ли его встречают с почетом?

Диковинно, диковинно! Едва успели отлить и освятить этого гигантского тура, как он стал знаменем, собиравшим вокруг себя всех молодых храбрецов, и увлек их с собою в чужие края!

Поистине не то было на уме у Толе, когда он отливал тура; напротив, старый вождь надеялся, что священное изображение привяжет своих почитателей к тому месту, где оно было водружено на веки вечные. Но Толе все-таки радовался, что они пожелали взять тура с собою, раз снялись с места сами; да, радовался, от всего сердца радовался.

И Толе призадумался. Слушая новости о сыновьях, обо всем своем роде-племени, о народе, главой которого был, он словно видел их всех и переживал свои прежние счастливые дни – они вставали перед ним, как будто воочию. Но скоро действительность опять напомнила о себе – все они ушли, его мир рушился. И он задумался, не в состоянии осмыслить происшедшее…

Потом он поднял голову и, глядя прямо в глаза Гесту, откровенно ужаснулся: непостижимо! непостижимо!.. И надо же ему было дожить до этого?! Весь, весь народ его ушел, а он остался один-одинешенек со своими стариковскими мыслями! Молодость, счастливые годы – все осталось позади, вся жизнь разом оборвалась.

Гость осторожно обратил внимание старца на то, что ведь подобное случалось на свете и раньше. Отцы и дети! Не впервые на белом свете целый народ разом повернулся спиной к могилам своих предков и родине своей. Но между такими событиями проходили столь долгие промежутки времени, что ни сами переселившиеся, ни оставшиеся на месте не сохраняли об этом никаких воспоминаний. Он, однако, уже видел однажды, как тронулось в путь из Ютландии все население, видел такой же бесконечный обоз. Что это было – предзнаменование нового или призрак старого? Телеги были тогда проще, колеса не такие круглые, но все же обоз продвигался вперед; топоры были каменные, но расчищали дикий лес всюду, куда попадали. Теперь древний забытый поход предков повторится в грядущих веках!

Вот оно что!.. Толе почтительно понизил голос, подумал, жалобно покачал головой; вот оно что! Норне-Гест знал, что говорил. Но лично Толе было от этого не легче. Он сложил вместе свои большие бесполезные руки и опять задумался, покачиваясь и смежив веки. Наконец он опять глянул на Геста, занятый уже новой мыслью, от которой вот-вот готовы были брызнуть слезы из глаз:

– Эхо-то умерло!

Норне-Гест молча, удивленно смотрел на старца.

– Да, эхо умерло, – с робкой грустью объяснил Толе. Он не слыхал больше никаких голосов ни среди холмов, ни в лесу. Никакого отклика. Духи страны умерли.

Это было последнее свидание Норне-Геста с Толе. Из Ютландии скальд отплыл морем и пропал надолго.

НОВЫЙ ВЗГЛЯД

Он опять сменил дорожный посох на весло, сделал себе челн на берегу Лимфьорда, пустился в путь по Балтийскому морю и затерялся на реках материка, пробираясь к югу, в старые культурные страны Средиземного моря.

Когда реки превратились в горные ручьи, он вышел на берег и углубился в старые знакомые хвойные леса, в горы, откуда неподалеку одна от другой брали свое начало большие реки Европы; он остался совсем один, слился со старыми елями, с их тенями, ущемленными глубоко между гранитными глыбами, с временем, отмечаемым здесь лишь падением хвои с ветвей да протяжным шумом темных еловых вершин.

В горах стали ходить легенды о великом лесном духе, которого якобы видели некоторые люди, дровосеки и пастухи; они рассказывали о нем всякие страсти, хотя он ничем их не обидел.

Однажды разбойники напали на старого одинокого странника в пустынном месте в горах: они метнули в него копья, но он в тот же миг исчез из глаз, и вместо него они пронзили облако, которое обдало их градом. Когда же снова прояснилось, они увидели странника уже вдали, выходящим из разорванного облака; ступив на землю, он продолжал свой путь, они же завыли волками и растерзали друг друга. Это был Норне-Гест.

Но когда легенды о нем распространились, его самого там уже не было; он выдолбил себе челн из ели у истоков Дуная и поплыл по течению, став уже для всех встречавших его самым обыкновенным старым рыбаком, одиноко плывущим в своей колоде, достаточно вместительной для одного такого сухощавого пловца, но не больше; он держался особняком, как многие старые рыболовы, которые, пресытясь обществом людей на земле, предпочитают оставаться на воде, где так просторно, а рыбы так молчаливы.