Долгий путь

Сам же Видбьёрн, пока корабль строился, обратил свой молниеносный взор на нечто другое – на степь, тянувшуюся к востоку без конца и края, откуда ни погляди на нее; а ведь Видбьёрн заходил далеко в глубь страны. И эта земная беспредельность тоже не давала ему покоя, как и море. Неужели же ему никогда не суждено попасть туда, вдаль? Неужели он всегда будет ограничен этим узким горизонтом, где восходит солнце? Неужели он никогда не вступит во владение тем новым миром? А дикие лошади – почему это им дано забираться к востоку, сколько им угодно?

Га! Давай же ловить лошадей, приручать их и вновь налаживать старые сани! Зимой Видбьёрн вихрем понесется на них по снежным полям! И пошла возня с ловлей и укрощением лошадей; смех, крики. Воор являлась с угощением для животных и протягивала им кусочки хлеба на ладони, чтобы лошади по жадности не откусили ей пальцы. Лошади мягкими губами подбирали с ладони все крошки, а затем Воор обтирала свои замусоленные руки об их гривы и смеялась тому, что они не отстают от нее, обнюхивая ее руки. Видбьёрн сделал себе бич с наконечником, который со свистом разрезал воздух и кусался не хуже овода. Этот бич сумеет заставить лошадей скакать и мотать головой.

И вот Видбьёрн с сыновьями устраивает дикую скачку по степи. Славные лошадки бегут более чем охотно, галопом скачут впереди саней, воображая сгоряча, что убегают от саней и от своей неволи. На санях же сидит Видбьёрн и хохочет – пусть себе несут кони; именно это ему и нужно. По бокам саней скачут сыновья, которые давно выучились садиться верхом на своих быстроногих скакунов и заставлять их бежать куда надо. Кони и всадники словно слились в одно целое и несутся вихрем. Эй, ну! Держись!

Но летом Видбьёрну не сдвинуться с места в санях. И он начинает ломать себе голову.

Долго думает он. Вон те валики, на которых он катит к воде свои суда… Что, если приладить к саням такой валик да заставить его все время вертеться и катиться под полозьями?.. Валик не дает покоя Видбьёрну. И вот он пробует: обматывает ремнями оба конца толстого деревянного обрубка и подвязывает его под санями; но ремни не дают валику вертеться… Но зачем ему касаться земли всей своей длиной? Взять да обтесать всю середину, оставив утолщения лишь на концах. Теперь валик удобнее подвязать, но дело все-таки не ладится, пока Видбьёрн не догадывается просверлить самые полозья и пропустить сквозь эти дыры тонкую часть валика. Вот когда сани покатились-таки по земле! Но деревянные кругляшки на концах приходится делать покрупнее, а для этого брать стволы потолще, а такие стволы нелегко обтесывать. Так почему же прямо не приладить к саням шест, а на него уже надевать круглые обрубки или чурбаны, просверлив в них дыры?

У Видбьёрна даже волосы зашевелились при этой мысли, и он таки осилил работу. После нескольких месяцев упорного труда и бесконечной рубки каменным топором, он стал наконец обладателем первой телеги.

Теперь осталось только запрячь лошадей! Видбьёрн привел пару коней, и они выкатили белки на это деревянное сооружение о двух, может статься, роковых колесах. Кони похрапывали и слегка дрожали, готовясь к галопу – хотя бы на край света в погоне за свободой!

Прекрасно! Видбьёрн ничего не имел против галопа; пусть только лошадки дадут сначала надеть на себя ременные постромки. Два-три удара этими ремнями по бокам коней сразу заставили их влезть в постромки и усилили в животных жажду свободы, а Видбьёрну только того и надо было. Еще по уздечке из оленьего рога в рот коням, чтобы им было на что выпускать пену, и – прочь с дороги, ребята!

Видбьёрн весело покатил, но не прошло и двух минут, как телега загорелась!

Да, истинная правда – как то, что солнце кружится по небу. Видбьёрн понесся вихрем, деревянные колеса стали бешено тереться о деревянную ось и задымились почти в тот же миг, как телега тронулась. Лошадям почудилась гарь степного пожара, и они пустились во весь опор. Дым повалил от обеих ступиц, потом посыпались искры, и вдруг пламя охватило оба колеса, телега стала погребальным костром для сидевшего на ней Видбьёрна. Тут все Гревлинги, которые исподтишка подглядывали за ним, уткнулись носом в землю и, подняв руки над головами, униженно залепетали мольбы Всемогущему – не губить их!

Но скоро они опомнились и едва не отшибли себе ляжки, хлопая по ним в припадке неистового хохота над финалом поездки. Видбьёрн свалился, лошади взбесились, порвали постромки и унеслись в степь, а Видбьёрн остался бороться с огнем на обломках своей сломанной телеги. Ему опалило волосы и бороду, и он получил изрядные ожоги всего тела, но ни на что не обращал внимания, даже на Гревлингов, которые подбежали и хохотали ему прямо в лицо. Он сам хохотал во все горло, выпучив глаза от испуга и восторга, махал над головой горящим обломком телеги и испускал безумно радостные вопли: Огонь!

Скорее домой, в свою мастерскую, чтобы проделать все заново! Но пока он бежал, он вдруг замолк – голова его опять заработала.