Долгий путь домой

– Ну, давай теперь привязку объекта к колодцу сделаем, сюда становись! – велел Баро Гриму, вскинул теодолит на плечо и пошел «стрелять» точку.

Периметр церкви определили быстро, забили колья, натянули шнур.

– Здесь будет стоять! – твердо сказал Баро, как о решенном деле. Отец Павел, его сосед по приходу, баба Лиза, взволнованные моментом, перекрестились трижды. Глядя на них, перекрестился и Грим. Баба Лиза взяла его под локоток, отвела в сторонку.

– Где графиня-то?

– Приболела, – промямлил Грим.

– Ой ли! – старуха быстро глянула ему в глаза. – Ты, милок, мне не ври! Трудно тебе с ней?

Прозорливость старухи поразила Грима.

– А что, видно?!

– Конечно, видать. Самодура она у тебя, – сказала баба Лиза.

– Это как?!

– Не постоянная она. Вспыльчивая, – объяснила старуха. – От неё нервой так и прёт!

– А может во мне дело? – спросил Грим.

– Не-е, – баба Лиза помотала головой. – Даже не сумневайся, у тебя именно от неё вся дерготня идет, я же вижу! А ты… – она оценивающе посмотрела на Грима. – Ты мужик конечно, хм-м… заводной. Одно слово – артист! Но основательный. А об графине так скажу… Об ней не жалей. Толку бы у тебя с ней всё равно не было бы.

– Какого толку? – с горькой насмешкой спросил Грим.

– А никакого. Ладно, айда к столу!

Они уже двинулись было к деревне, но тут из леса вылез огромный бульдозер и, подняв нож, попёр через пустошь прямо на них.

– Вы идите, – сказал Баро. – Я тут ему покажу, что к чему.

– Не-е, зови его к столу, а потом уж идите, делайте что надо, – велела баба Лиза.

Бабы накрыли стол и ушли. Тарелки были налиты, мясо, хлеб и лук нарезаны. Были даже горчица и чеснок, сообразительная Верка в райцентре прикупила. Сели. Отец Павел сотворил трапезную молитву:

– Христе Боже, благослови ястие и питие рабом Твоим, яко свят еси всегда, ныне и присно, и во веки веков!

Перекрестились, приступили хлебать, но баба Лиза остановила трапезу. Сказала Баро:

– Церкву покажи, какая она будет?

Он раскрыл перед старухой альбом. Баба Лиза, пораженная увиденной красотой, растрогалась, зашмыгала носом.

– Помолюсь в ей, тогда уж и помирать можно. Батюшка, ты меня в ей отпевай, красиво будет! – старуха обвела всех восторженным взглядом и вдруг шаловливо спросила:

– Чего не маетесь-то?

Догадливый Баро бросил ложку на стол.

– Еще как маемся!

– Иди вон, в баньке возьми, я там с утра припасла. Баро метнулся в баньку, вышел с поллитрой и веером кружек, надетых ручками на пальцы.

– Лизавета, ты чего паству спаиваешь! – слабо воспротивился отец Павел, не сводя взора с бутылки.

– В данный момент не грех, батюшка, – сказала баба Лиза. – Они люди степенные, меру знают.

– Конечно, мы меру знаем! – клятвенно воскликнул Грим. – Ты что, батюшка, вчера не заметил?

– А что было вчера? – батюшка опасливо поглядел на бабу Лизу.

– Вчера было вчера! – прекратил Баро разговор на эту опасную тему.

Ловко разлил. Дружно чокнулись, закусили мясом с чесноком и навалились на борщ. Бульдозерист хлебал шумно, блаженно постанывал, приговаривал:

– Это я хорошо приехал. Вовремя!

Вечером истопили баньку. Но не парились, грелись, неторопливо мылись после большой потной работы. Укладываясь спать, Баро сказал:

– Завтра вся деревня на уши встанет.

– С чего это?! – спросил уже сонный Грим.

– Увидишь, – пообещал Баро и отключился. Посреди ночи Грим проснулся, ему послышалось, что зазвонил его телефон. Никакого звонка не было. Он вышел из дома, сел рядом с Цезарем, который теперь, по теплу, обосновался на крыльце.

– Не звонит, – сказал Грим. – Самодура…

Пёс буркнул что-то своё и положил голову Гриму на колени.

– Ты так думаешь? – спросил Грим. – Действительно, что я как этот… не привязанный, а визжишь. Я с тобой согласен. Хрен с ней.

Он вернулся в дом, лег и уснул быстро и спокойно.

Рано утром на столе взвыл, запрыгал телефон Баро.

– Твою мать! – разозлился сквозь сон Грим. – Что он у тебя, как… резаная кошка!

Баро черным зверем метнулся к столу.

– Понял. Встречаю! – он начал проворно натягивать брюки, с радостным возбуждением скомандовал Гриму. – Вставай деревню на уши ставить!

Они наскоро поели молока с хлебом и заспешили на склон.

– Гляди, идут!

Теперь гул от леса шёл другой, не бульдозерный – более мягкий, но беспрерывный, нарастающий, будто там, в чащобе, готовился к взлету самолет. Первым из леса выплыл белоснежный, сверкающий никелем, гигантский трейлер МАН, за ним такой же второй, третьим шел тоже белый автобус, замыкал колону подъемный кран. Баро поднял руки над головой, начал давать команды взмахами ладоней, как диспетчер на авианосце. Деревенские, одетые кто во что, очумело выскакивали из дворов на просёлок и застывали здесь с разинутыми ртами.