Долгий путь домой

Пребывая после целования руки графини в возвышенном состоянии, Ефим Моисеевич метнулся к шкафу, выдернул с полки довольно пухлую папку с тесемочками, вернулся к графине.

– Вот! Так сказать, плоды моих изысканий… У меня имеется довольно детальный мартиролог графа Грушницкого. Ярчайшая была личность! По времени, я так понимаю, вы его правнучка?

Машенька кивнула. Грима, однако, содержимое папки в данную минуту не заинтересовало. Он напористо вернул Ефима Моисеевича к цели своего визита.

– Сколько вам надо времени, чтобы подготовить документ о том, что Мария Владимировна прямая кровная правнучка графа?

Из недр пиджака Грима опять полилась треть «Во саду ли, в огороде». Ефим Моисеевич вскинулся на Грима, как докладчик, которого по-хамски прервали на самом важном месте. Тем более что физиономия Грима продолжала его беспокоить.

– А вы кто вообще такой?!

В ответ на вопрос Грим достал из кармана пухлый бумажник, демонстративно отсчитал из него и положил перед Ройзманом сорок тысяч рублей пятитысячными купюрами.

– Понимаю! – уважительно сказал Ефим Моисеевич, отследивший, как купюры перекочёвывали из бумажника «пахана» на его стол. – Так бы сразу и сказали! Ну что, все необходимые свидетельства в наличии, так что, я думаю, часа через три документ будет готов. Вас устраивает?

– Такие сроки нас устраивают, – сказал Грим. – Печать будет?

– Для вас печатей будет две, – заверил Ефим Моисеевич. – Печать музея и печать дворянского собрания!

– Годидзе! – весело сказал Грим. – И сделайте на бланке музея, чтобы всё было авторитетно!

Ефим Моисеевич ловко смел со стола в ящик сорок тысяч.

– Дайте ваш телефон и адрес, когда будет готово, я позвоню и привезу документ лично.

– Не стоит, – отмахнулся Грим. – Через четыре часа Мария Владимировна заедет сама и заберет.

Телефон опять взвыл «Во саду ли, в огороде»…

– Как можно утруждать графиню такой чепухой?! – возмутился Ефим Моисеевич.

– Заедет, прочитает и заберет, – отчеканил Грим. – А вдруг в тексте надо будет что-то уточнить?

– A-а, таки вы правы. Я об этом не подумал. – И Ройзман вдруг нервно запел «Во саду ли, в огороде девица гуляла…»

Выйдя из музея, Грим посмотрел на сотку. Клычов звонил три раза. Затем звонки прекратились.

К частному охранному предприятию с воем подлетела «скорая». Два врача и медсестра, толкаясь плечами в дверях, устремились по коридору за секретаршей, в глазах которой стоял ужас. Клычов, обмякнув в кресле, сидел, запрокинувшись назад. Он постанывал, стискивал руками голову, будто его голый череп разрывала изнутри страшная сила.

– На диван! – приказал врач. Два дюжих охранника споро выдернули шефа из кресла и кинули его, как рулон, на диван. Врач захлопотал над бездыханным директором ЧОПа – пульс, зрачки, давление, нашатырь. Потом пару раз шлепнул пациента по щекам. Клычов разомкнул веки. Глаза его тупо смотрели в одну точку, на кончик носа.

– Смотреть на меня! – приказал врач Клычову и буркнул медсестре: – Магнезию, струйно!

Она стремительно подготовила шприц и всадила Клычову в вену. Он уже смотрел, как было приказано, на врача, но еще бессмысленно.

– Что произошло? – врач обернулся к дверям, в которых торчали рожи дебильных охранников.

– Да он всё кому-то звонил, звонил, а потом вот… ёхнулся!

Врач оглядел рожи коллектива ЧОПа, секретаршу, которая жеманно заламывала руки.

– Да-a, паноптикум тут у вас… Принесите из машины носилки, я его забираю. Надо стационарно исключить гипертонический криз.

В машине, по пути в клинику, Клычов пришел в себя. Схватил врача за руку, страдальчески сказал:

– Я потерял его… Опять потерял. – И тихонько, по-бабьи, завыл.

– Чего потерял-то? – задушевно спросил врач.

– Чемодан… Два миллиона евро… Он артист, понимаешь? Он то просто человек, то р-раз и – Сталин…

– Ничего, – утешил врач. – Подлечим, успокоим. Будешь жить-поживать, потихоньку искать чемодан с евро… Может быть, даже Сталина найдешь.

Ройзман шел с докладом к Лядову. Он уложился в два дня против оговоренных четырех, позвонил Лядову, сказал, что все готово.

– Бегом ко мне! – сказал Лядов.

Было чудное утро. Ефим Моисеевич решил прогуляться, шел неторопливо по проспекту, глазел в витрины, любопытствовал на женщин, иногда одобрительно покачивая головой, щурился на солнышко. Папку с генеалогическим компроматом он крепко прижимал к груди.

Лядов оценил Ройзмана в новом одеянии – в пиджаке а ля смокинг, лакированных туфлях, задержал взгляд на «дирижерской» малиновой бабочке. Бросил насмешливо вместо приветствия:

– Стахановец! Ну, давай посмотрим, что ты там нарыл.