– Так вот он в поворот не вписался и головой прямо в швеллер. Компашку его видал? Это они его к дури пристрастили. Суки…
– Да-a, компания гнилая, – согласился Михалыч. – Шваль, можно сказать.
Грим именно так и называл друзей сына, потому вскинул на Михалыча удивленный взгляд.
– Надо же какое совпадение. И я так ему говорил…
Михалыч искоса, незаметно разглядывал Грима, похоже, сострадал. Опять спросил:
– Налить?
– Щас налей. Отойти надо от всего этого. Вечером уж помяну его как надо.
Михалыч зашел в свой «офис». Вернулся со стаканчиком водки и огурцом. Грим врастяжку выпил, закусил. Поблагодарил:
– Вовремя поднёс. На душу легло.
– Слушай, я тебя тут давно заметил, – сказал, как спросил, Михалыч. – Еще до похорон жены. Смотрю, ходишь, ходишь…
– Есть к кому, вот и хожу, – сказал Грим. – Я здесь, так сказать, по течению жизни, всех своих перехоронил. Вот и сын к ним ушел. Здесь у меня жена, теща с тестем, друзья… Теперь я один здесь, а они все там. Вот и хожу, – повторил Грим. – Хоть рядом поселяйся…
– Не спеши, – посоветовал Михалыч. – Поселишься ещё. Это тоже будет. Только вовремя… А так заглядывай, если что. Без похорон, конечно. Посидим…
На сороковом году театрально-гримерной деятельности Грима в театр пришел новый главреж. У него был блестящий, будто мокрый, череп Фантомаса, пузо сытой, вальяжной «творческой личности», фактурный толстый нос, на котором мощно громоздились массивные очки в квадратной роговой оправе. Одет он был в черную рубашку, поверх неё голубой с шармом обвислый пуловер, зеленые вельветоновые джинсы, в кожаную безрукавку и шикарные английского фасона башмаки. Звали его Марк Моисеевич Гонопольский. Титул он имел «Заслуженный деятель искусств Удмуртской АССР». При этом новый главреж был молод и вдохновенно многословен. Не мешкая, он вызвал к себе Грима, кастеляншу, суфлера, гардеробщика и дядю Ваню – швейцара в ливрее, шитой золотой ниткой и с роскошными усами, который уже с полвека каждый вечер встречал зрителей у дверей театра. Все с лицами приговоренных к расстрелу сели рядком в приемной. Первым в кабинет «новой метлы» вошел Грим. Главреж радостно шагнул ему навстречу, положил свою жирную с короткими толстыми пальцами руку на плечо Грима, с фальшивым пафосом поинтересовался:
– Ну, как живут ветераны Мельпомены?
Гриму стало тоскливо. Он всё понял еще в приёмной, увидев скорбные лица «приглашенных товарищей». Сел за приставной столик, выжидательно уставился на заслуженного деятеля искусств Удмуртской АССР. Тот с удовольствием оплыл в кресло главрежа, неожиданно проворно кинул толстую ногу на ногу.
– Наслышан о вашем мастерстве сценического перевоплощения! – Новый начальник любил изъясняться пышно, но всё у него выходило как-то… дураковато, чего он не замечал. – Мне сказали, вы просто бог театрального грима.
Грим пожал плечами, что означало – дело свое знаем.
– Но! – Марк Моисеевич указующе вперил палец с перстнем в потолок. – Театр надо спасать!
– А что с ним случилось? – спросил Грим, начиная злиться на это трепло.
– Как что? зал-то пустует, – сказал, как уличил, главреж. – Вы тут гримируете-гримируете, одеваете-одеваете, монологогизируете, а зал пустой. Понимаете, о чем я?
– «Монологогизируете» – это круто! – похвалил главрежа Грим, произнеся эту вычурную муть по слогам.
– Вот-вот! – не уловил язвительности главреж. – Время париков и накладных носов прошло! Театр надо спасать методом современного, я бы даже сказал, пульсирующего прочтения классики, арт-шоковой подачей всего этого нафталина! – Марк Иосифович потыкал пальцем с перстнем в висящие на стене портреты Шекспира, Островского, Чехова…
– Артисты на сцене должны быть такими же, как и зрители в зале! Время ветхозаветного маскарада ушло! – резюмировал очень довольный собой заслуженный деятель искусств Удмуртской АССР. Грим понял, что жизнь его влетела в крутой поворот и, не вписавшись в вираж современности, рухнула под откос. Куда-то вниз, к чертовой матери рухнула… Он внимательно изучил вдохновенное лицо главрежа, вгляделся в его водянисто-голубоватые, навыкате, глаза. Сказал:
– «Пульсирующее прочтение классики» – это тоже круто! – Грим начал мочить этого придурка. – Но я понимаю ваш творческий метод… Наташа Ростова в бикини, первый бал в ночном клубе, шест многозначительно скользит у нее в юной промежности, грохочет тяжелый рок, Пьер Безухов уже на дозе…
– Ну… если говорить образно, нечто в этом роде… – промямлил ошалевший главреж. Грим весело сказал ему:
– Мудила осознал, что он мудила. Пошёл в ЦК, ЦК не утвердило!