Долгий путь в лабиринте

После обеда Саша осталась дома, а Энрико отправился на озеро следовало исправно играть роль рыболова.

Он вернулся, когда смеркалось, поставил спиннинг в угол, показал Саше две рыбки.

- Только и всего? - сказала она.

- Зато завтра будем с хорошей добычей. - Энрико загадочно прищурил глаз. - Как всегда, ты недооцениваешь своего дорогого супруга!..

В восемь вечера удар колокола возвестил, что ужин готов и ждет постояльцев.

Саша первая вошла в столовую и сразу увидела Кузьмича. Он сидел за столом и ел. Кроме него здесь было еще несколько человек. Мужчины встали, коротко кивнули вошедшей: обычный знак внимания даме. Встал и Кузьмич. Секундой позже он вновь уткнулся в свою тарелку.

Хозяйка пансиона, выполнявшая сейчас роль подавальщицы, поставила перед Сашей и Энрико тарелки с нехитрой едой, присела на свободный стул. В ее крупных желтых зубах торчала неизменная сигарета.

- Как улов? - сказала она, щуря на Энрико прозрачные, как у кошки, глаза.

Энрико молча поднял два пальца.

- А я поймал восемь штук, - сказал бородач, сидевший на противоположной стороне общего стола. - Фрау Хильда, вы свидетельница, не так ли?

Хозяйка молча кивнула.

- Ну что же, завтра на озеро мы отправимся вдвоем. - Энрико обнял Сашу. - Бьюсь об заклад, что поймаем не меньше.

- Принято! - крикнул бородач.

- Выезжаем тотчас после завтрака. Ловим в разных концах озера. К обеду сравниваем результат. Проигравший ставит пиво на всех.

- Идет! - Бородач пришлепнул ладонью по столу, показал на женщину, сидящую рядом: - Мы тоже будем вдвоем.

Кузьмич ел и не вмешивался в разговор. Покончив с ужином, аккуратно сложил салфетку и вышел.

Вскоре вернулись к себе и Саша с Энрико. Войдя в домик, Саша вскрикнула, рванулась к столу. Прислоненная к пепельнице, там стояла карточка дочери.

В двенадцатом часу ночи Энрико вышел из дома. Вернулся довольно быстро.

- Все тихо, - сказал он. - Можешь идти.

- А ты?

- Одному из нас надо остаться. Мало ли что произойдет... Иди, я буду ждать.

Саша бережно поставила на стол фотографию Лолы, накинула плащ и отправилась к Кузьмичу.

2

Они сидели в дальнем от окна углу комнаты. Горел лишь ночник, да и тот поставили на пол и загородили стулом с висящим на нем пиджаком Кузьмича, хотя окно было плотно зашторено.

Саша слушала, не прерывая. В полумраке едва проглядывалось лицо Кузьмича. Он казался спокойным. Говорил неторопливо, голос звучал обыденно, ровно. А она думала о той огромной работе, которую проделали Кузьмич и его помощники. Прежде чем удалось выйти на нужный объект, были изучены многие десятки, других. В основе удачи, если здесь можно было употребить это слово, лежали долгие годы изучения страны, поиски противников режима и завязывание связей с ними, отбор наиболее стойких, надежных, готовых идти до конца в борьбе против нацизма. И это в условиях свирепого террора, когда, казалось бы, в Германии разгромлено, сметено, задавлено все сколько-нибудь прогрессивное, честное...

Саша знала, что у Кузьмича нет семьи. Не нашел подходящей пары? Не мог отвлечься от трудной работы, которую делал всегда - сперва у себя в стране, потом за ее пределами? Быть может, боялся причинить страдания той, которую изберет: туберкулез легких он заполучил еще на царской каторге, и все эти годы болезнь гнездилась в его организме...

Он закончил рассказ о Теодоре Тилле и его дневнике. Сделал передышку, зажег новую сигарету.

- Теперь о кузине этого человека. Твой старый знакомый Агамиров лично занимался ею. Я приехал, и он выложил на стол толстую папку документы, фотографии.

- Как ее имя?

- Эрика Хоссбах. По мужу - Назарли. Муж у нее азербайджанец.

- Он и в самом деле большой специалист, как утверждается в дневнике Теодора Тилле?

- Главный инженер крупного завода. Коммунист.

- Кто еще в семье?

- Мальчик девяти лет. Отец обожает сына и жену. Агамиров сказал: "По-собачьи глядит ей в глаза".

- Такая красавица?

- Отнюдь. Правда, очень большие глаза. Большие и очень печальные. Выражение такое, будто только что плакала. Даже когда она смеется...

- Почему она не уехала с отцом?

- Длинная история. Если в двух словах, то отвергла человека, которого прочили ей в мужья, выбрала другого...

- Своего теперешнего мужа?

- Да. Представляешь: совсем еще девчонка - и вдруг у трапа парохода расплевалась с родным папашей. Билеты, паспорта - все готово, чтобы ехать на Запад. И неожиданно: "Я остаюсь!"

- Значит, характер... А сейчас не жалеет?

- Ты о тоске по родине? Но она мало жила в Германии. - Кузьмич задумался. - Почти не помнит ее, а стены одной из комнат в их квартире сплошь увешаны репродукциями с картин германских художников. В большом шкафу Шиллер, Гете, Гейне, Ремарк...

- И не скрывает этого?

- Я бы сказал - гордится, что немка.

- Смелая!..

- Меня это успокоило, как ни странно...

- Чем же она занимается? Служит?

- Окончила местный педагогический институт. Шестой год преподает в школе немецкий язык.

- Там у нее все нормально?

- Вполне... Погоди, у тебя уже неприязнь к ней?

- Не знаю... Как вы встретились, Кузьмич?