Долгий сон

— Кто их в темноте разбирает, — фыркнул толстяк.

— Что одна, что другая — один черт, — потягивая кока-колу, сказал длинный.

Рыбий Пуп слышал, но не слушал, заглядевшись на девицу. Вдруг он вздрогнул: высокий полицейский обернулся и пристально следил, как он смотрит на официантку.

— Уж не взял ли чего в голову, ниггер? — проскрежетал он.

У Пупа остановилось сердце.

— Что, сэр?

— Любуешься, говорю?

— Нет, сэр, — прошептал Рыбий Пуп.

— Тогда хватит пялить глаза!

— Да, сэр.

В низменном стремлении безоговорочно повиноваться он перевел взгляд на задубелое лицо полицейского, но тут же почувствовал, как его глаза неодолимо тянет назад, в сторону девицы…

— Черт бы тебя побрал, ниггер! Не сметь глазеть на девушку! — рявкнул длинный.

Рыбий Пуп открыл рот, хотел было сказать: «Да, сэр», но пересохший язык не повиновался ему.

— Отвечать, ниггер, когда к тебе обращается белый! — Полицейский вышвырнул в окно пустую бутылку.

У Пупа было такое чувство, как будто его подхватило, понесло, точно обрывок бумаги, и он беспомощно барахтается, кружась на ветру. Руки и ноги его сделались словно чужие, в голове стало легко, завертелось.

— Значит, не желаешь отвечать, да, ниггер? — прорычал долговязый и, распахнув дверцу, выскочил из машины.

Рыбий Пуп, не мигая, глядел, как белый достает из кармана нож, щелчком выпускает наружу длинное сверкающее лезвие и наставляет острием на него.

— Сейчас мы тебя образим, ниггер, навек закаешься глядеть на белых девушек! — оскалив сжатые зубы, выдавил полицейский и, подойдя к задней дверце, рывком открыл ее. — Сейчас мы тебя, ниггер, будем холостить!

Тяжелая черная завеса выползла и задернула у Пупа перед глазами свет. Он помертвел и потерял сознание. Когда он очнулся, оба полицейских стояли у открытой дверцы и смотрели на него. Из его сжатого горла рвался вопль, губы разомкнулись, но из них не вылетало ни звука.

Он почувствовал, как Тони подталкивает его локтем в бок.

— Пуп, очнись, — умоляюще зашептал он. — К тебе обращаются.

Рыбий Пуп тупо посмотрел на полицейских, потом на Тони. В желудке поднималась тошнота, и он изо всех сил крепился, чтобы снова не потерять сознание.

— Это что же делается на свете! — с веселым изумлением воскликнул длинный. — Ведь ниггер-то, мать честная, в обморок брякнулся!

— Раз — и вырубился, — с недоумением заметил толстяк.

— Глазам не верю… Где это слыхано, чтобы ниггеры падали в обморок? У кого же ты такому выучился? — грубовато, но добродушно полюбопытствовал длинный.

Рыбий Пуп сглотнул, не в силах отвести глаза от его лица.

— Ладно, поехали, — сказал толстяк. — Отвезем их.

— Да, черт возьми — век живи, век учись. — Высокий полицейский озадаченно хмыкнул. — Ниггер — и вдруг в обморок. Исторический случай, ей-богу. Что с ребятами будет, когда расскажу!

Машина тронулась дальше. Рыбий Пуп окончательно пришел в себя, и вместе со способностью сосредоточиваться к нему вернулся дикий страх — сердце застучало, как молоток, точно рвалось из груди, сморщенный лоб покрыли бисеринки пота. Его охватило безумное беспокойство: нужно было срочно делать что-то… Но что? У развилки, где от шоссе отходил проселок, машина опять остановилась, и потрясенное воображение уже рисовало ему, как полицейские вытаскивают его из машины и линчуют, как линчевали Криса. Вместо этого высокий полицейский обернулся и дружелюбно спросил:

— Хочешь, ниггер, расстегну тебе браслеты? Дай-ка сюда руки.

Готовый к подвоху, Рыбий Пуп протянул было руки и тут же испуганно отдернул.

— Ты что, сдурел? Не хочешь, чтоб тебе руки освободили?

Рыбий Пуп нерешительно подставил ему окованные запястья. Длинный снял с него наручники.

— Лучше так, ниггер?

— Да, сэр, — вздохнул он.

Полицейский запрокинул голову и раскатисто захохотал, надвинув фуражку на лоб.

— Ниггер — и в обморок! — еле выговорил он сквозь смех. — Нет, теперь меня ничем не удивишь.

Машина опять набирала скорость, белые перешучивались вполголоса. Рыбий Пуп сидел, ничего не видя, опять весь охваченный тревогой. Напряжение сковало его с новой силой, к горлу подкатывали неудержимые слезы. Пальцы правой руки неуверенно шевельнулись и повисли в воздухе, дрожа, притронулись к губам, опустились и суетливо ощупали пах. Нет, все цело; никто его не изуродовал, пока он был без сознания… Он вздохнул, огляделся, словно бы в забытьи, облизывая пересохшие губы, мысленно видя вновь, как на столе, под голой лампочкой, неподвижно лежит окровавленное, поруганное тело Криса. Машина, ровно урча, катила теперь по городскому асфальту — еще минута, и останется каких-нибудь три квартала до отцовской похоронной конторы. Э, черт, как же известить отца! И вдруг в его сознание вошел образ, от которого все существо его пронзило невыразимым ужасом, он судорожно вздрогнул.

— В чем дело, ниггер? Ты не припадочный, часом? — спросил длинный.

— Нет, сэр, — неслышно пролепетал Рыбий Пуп.

— Не вздумай снова падать в обморок, а то доконаешь меня.