Долгий сон

Глядя в пол, Рыбий Пуп рассказал, как мать дала ему оплеуху, как они с ребятами затеяли глиняное сражение, как их забрали в полицию, но, когда дошло до обморока в полицейской машине, он замялся и, не найдя подходящих слов, пропустил эту подробность. Не упомянул он и о том, как полицейский угрожал ему ножом в камере и он, к восторгу присутствующих, дважды потерял сознание. Он умолчал о том, как прирезал изувеченную собаку и произвел вскрытие, чутье подсказывало, что Тайри никогда этого не поймет, ведь он и сам этого не понимал. И разумеется, ни за что на свете Рыбий Пуп не мог бы никому объяснить, зачем таскал при себе в бумажнике фотографию улыбающейся белой женщины и откуда взялась такая острая надобность ее уничтожать, что он проглотил клочок газеты в полицейском автомобиле. И ни разу за все время, что он рассказывал, ему не вспомнился белый человек, умирающий под разбитой машиной.

— Вот и все, папа, — с тоскливым ощущением своего одиночества завершил он полную недомолвок повесть.

Тайри поставил на стол бутылку виски и, откинув голову назад, расхохотался.

— Елки зеленые, сынок, вот это история! Эх, красота! Мне бы сейчас молодость, уж я бы не отстал от тебя и твоих товарищей. И мы, бывало, мальчишками то же самое вытворяли сдуру. Глиняные бои… — Он мечтательно вслушался в звучание этих слов. — А знаешь, я рад, что так получилось. По крайней мере ты повидалкое-что… Я бы тебя до второго пришествия вразумлял, и все без толку. А теперь ты самумный. Так вот: с сегодняшнего дня ты будешь при мне.Из школы — никуда, прямо ко мне в контору…

— Как, пап? Сюда? — удивленно спросил Рыбий Пуп.

— Да-да, сюда, — веско сказал Тайри. — И здесь будешь учить уроки. Теперь смотреть за тобой буду я. А с мамой ты того, полегче. Не перечь ей, чего скажет, отвечай «да», и все, ясно? С женщинами, Пуп, нельзя иначе. С ними спорить — только зря терять время. До них просто не доходит кое-что. Я-то понимаю, у тебя сейчас подошел такой возраст, когда в тебе чересчур много бродит соков, ты и не знаешь, куда девать силу. Я тебя научу, что делать и как,чтобы все было правильно. Наука нехитрая, Пуп. — Тайри хмыкнул. — И насчет этих белых недоумков, сын, тоже не беспокойся, мы к ним найдем подход. Белый на футовой линейке увидит одиннадцать дюймов, а наш брат, черный, — целиком всю линейку. Есть один только способ ладить с белыми, Пуп: улыбайся им в рожу, это для них слаще меда, а за спиной у них поступай, как хочешь! Я тебе покажу, как это делается. Я все тебе покажу. Пора тебе вникать и в ремесло мое, да и мало ли во что еще. Тебе про меня ой сколько еще неизвестно, сын.

Поневоле захваченный и не меньше возмущенный жизненными установками Тайри, твердо зная, что они постыдны и непозволительны, Рыбий Пуп хотел бы восстать против них, опровергнуть их, но куда было ему с его ничтожным опытом тягаться с циничной премудростью Тайри.

— Пап, а как это тебя так сразу пустили ко мне в тюрьму на свидание? — печально спросил он, заранее подготавливая себя к тому, что ответ не вызовет у него ничего, кроме презрения.

— Да ты и впрямьнабрался ума, сынок, — довольно фыркнул Тайри. — Ты начинаешь задавать вопросы, это хороший признак. Видишь, Кантли, начальник полиции, мне знаком уже двадцать годов. Приятели, можно сказать… Бог свидетель, немало я схоронил черных людей, в которых он всадил пулю. Немало он видел от меня услуг — на черном покойнике живого места нет от его побоев, а я обработаю, и никогда не скажешь по виду, что человека забили до смерти. Пришел я к нему и говорю мирно, по-хорошему, что тебя забрали, и, если он тебя выпустит, ты у меня будешь под строгим присмотром. Ну, он знает, от меня никогда не было неприятностей, не будет и от моего сына. Это было нетрудно, Пуп. В этом городе, сын, мне бы, возможно, и убийство сошло с рук. Надо только знать, как себя вести!А вся хитрость — вот она, Пуп. Для белого главное видеть у черного либо слезы, либо улыбку. Плакать я не умею, не тот человек. Вот я и улыбаюсь и получаю все, что хочу.

— А зачем, папа, им всегда видеть, что мы либо улыбаемся, либо плачем? — дрожащими губами выговорил Рыбий Пуп.

Тайри внимательно и серьезно посмотрел на сына.

— Я тебе отвечу зачем. — Он встал. — Пуп, белые люди боятся нас до смерти, — сказал он, вбивая каждое слово кулаком в ладонь.

— Это почему же, пап?

— Потому, что, если бы нам позволяли половину,чего им позволено, — про все речи нет, — мы одержали бы верх, подмяли их, и белые, черт возьми, это хорошо знают!

— А я хочу, чтобы нам было позволено поровну! — гаркнул Пуп прямо ему в лицо.

Тайри сел, взял бутылку, отпил большой глоток и, поставив ее на стол, в упор поглядел на сына.

— Пуп, в этой стране на каждого черного человека приходится десятьбелых.

— Значит, мне ничего не остается, кроме как плакать или скалить зубы? А если я не хочу?