Долгий сон статуи (СИ)

Иногда сам себе Пат казался совсем взрослым, а иногда – совсем невзрослым. Особенно в этом году, когда под Новый год, поехав в столицу к родителям, он успел быстро и страстно влюбиться и так же быстро был отвергнут. “Понимаешь, ну... я хотел поиграть... немножко. Но я ж не думал, что ты прямо вот такой...” Какой – такой? Горечь осознания своей “нетаковости” Пат пережил относительно легко – распространяться об этом в маленьком городке, безусловно, не стоило, но бабушка, единственный близкий его человек, поддержала. Пат, правда, побоялся, что бабушка будет цитировать свои любимых древних авторов, но бабушка просто взяла его руку в свои, озабоченно осмотрела обгрызенные, все в заусенцах кончики пальцев и сказала, что сейчас сходит за ножницами и приведет руки в божеский вид. Но не встала и никуда не пошла – сжала ладонь внука и улыбнулась, и лучистые морщинки так и побежали по щекам от уголков глаз. Наконец бабушка ведет себя “по-бабушкински”, растроганно подумал Пат.

А вот смотря на Алекса, Пат не думал о взрослости и невзрослости. Странным образом Алекс возвращал Пата самому себе. Пат мечтал, как отыщет наброски скульптора Фетисова, привезет их Алексу. Алекс улыбнется – будто штора раздернется, а потом они вместе будут изучать лицевой угол, расстояние между глаз, профилировку глазниц. И Алекс напишет работу, и прочтет на научной конференции доклад – перед самим Беляковым, чью фамилию Алекс произносил с благоговейным трепетом в голосе. Пат даже полез в интернет искать этого Белякова, которого почти уже возненавидел из-за восхищения им Алекса. С экрана на него взирал серьезный пожилой мужчина с обвисшими щеками, залысинами и большой бородавкой над бровью. И Пат испытал облегчение.

После этого задохновения восторга от улыбки Алекса, запаха Алекса, самого присутствия Алекса в этом не лучшем из миров – как можно было поддаться магии Парусов? Пат чувствовал в этом какое-то предательство. И продолжал проходить мимо собиравшихся вокруг Парусов мальчишек, среди которых была и пара его сверстников. Но об этих метаниях Пат не рассказывал никому – даже Жене. Даже в ответ на ее внезапную откровенность, начавшуюся странным вопросом:

- Как ты думаешь, мужчина и женщина могут просто дружить?

- Ну вот мы же дружим, – буркнул тогда Пат, хотя был уверен, что ни он мужчиной, ни она женщиной считаться не могут. Женя принужденно усмехнулась.

- Мы не считаемся, мы еще не совсем взрослые, как ты понимаешь, – она наклонила голову, пряча взгляд. Стыдится, что ли, подумал Пат с неожиданной злостью. Чего ей стыдиться – симпатичная, нормальная... не то, что он. И втрескалась, наверное, в кого-то из учителей – девчонки вечно влюбляются в учителей. Фантазия Пата разыгралась – наверное, именно поэтому ее мама сюда привезла. Чтобы уберечь от дурного влияния. А может...

Огромный лагерь не спал круглые сутки, разве что ночью все в нем немного стихало, и становился слышен плеск волн об груди кораблей. Где-то неподалеку играли в кости, слышался сухой щелк костяшек и перемежающие его взрывы голосов, смеха, брани.

- Скоро?

Молчание. Это тяжело.

- Скоро... Ты весь в крови.

- Омоюсь в море. Если Разрешитель за то не прогневается. И без того многие боги на меня в гневе.

- Если вода не запенится – смело можешь идти мыться.

Он встает, разминая затекшие мышцы ног, осторожно касается кровавого пятна на своем плече – касается как вещи, будто дворник проверяет, высохла ли краска на скамейке. В том, как он проводит рукой по лежащему на ложе металлическому нагруднику, куда больше живой ласки. И тоски.

- Ты жрица Охотницы, тебе я верю.

Спокойно море под босыми ногами, лениво плещется в каменистый берег. Тонкая ручка скользит по напряженным мышцам спины, и мышцы расслабляются. Уходит боль, уходит усталость. Нужно только сесть на мелководье, закрыть глаза и запрокинуть голову.

- Он... раньше он помогал мне смывать грязь... и кровь, – тяжкий вздох. Почти всхлип. – Ты говоришь, после смерти люди рождаются заново? Я хочу... я бы все отдал, чтобы попасть в ваш мир. Найти его...

- Но ведь и ты сам родишься заново. Сядь ровно, нужно еще вот тут смыть. И потом, в следующей жизни он может вообще женщиной родиться. Или не узнать тебя. Или влюбиться в другого.

- Обними меня, царевна...

- Чего?!

- Обними.

Руки обвивают торс. Ложатся легко на мокрую кожу, кажущуюся чуть липкой от морской воды. А гладкая щека прижимается к левой лопатке – мышцы расслабились, и даже со спины ей в ухо отдается биение его сердца. Слышно, как суматошный ритм становится ровнее, спокойнее, когда она чуть сильнее прижимается к нему. В ее время его бы заученно назвали машиной для убийств. Но для нее он – просто лучший друг.

- Хорошо... Знай, мне нет разницы, кем он там будет. Главное, что это будет он. Мне... мне ничего не нужно от него. Я и так уж много забрал. Лишь бы жить... быть там, где он. Ходить по той же земле.

- У нас там, знаешь, земли почти не осталось. Асфальт в основном. И грязь. Да и... тебе, в общем, не понравится.

- Неужели будущее столь мрачно?