Долгий сон

Динка не считала ударов — впрочем, она и никогда этого не делала. При очень уж строгих наказаниях, особенно если пороли в присутствии домашних, дед обычно назначал кому-то «вести четки», но саму Динку вслух отсчитывать удары не заставлял. А что она там думает и как считает «внутри себя» — его не волновало. Хоть по четвертинке удара отсчитывай, хоть десятками складывай — все одно, получишь сполна и безо всякой жалости.

Когда в очередной раз не последовало вспышки боли, девушка настороженно и медленно расслабилась. Она не спешила окончательно перевести дух — бывало, что дед просто менял руку или подтягивал поясок на рубахе: распустишься, губки сдуру бантиком сложишь, а тут снова прутьями или как сейчас пряжкой — р-раз!‚ а при такой расслабухе даже обычная розга кнутом покажется!

Нет, на этот раз и взаправду — все. Стукнула о бревенчатую стену пряжка, качнувшись на убранном на гвоздь ремне. Скрипнула половица, тяжелая ладонь деда пришлепнула багровый и какой-то бугристый от порки зад:

— Ну, все. Отлеживайся, скотину другие выгонят. А то завтра на сенокос…

После оглушительной боли тяжелой пряжки шлепок деда казался, да и был, легкой лаской. Когда он вышел, Динка полежала еще минутку, потом, позволив себе совсем тихий, ну совсем-совсем маленький, стон, встала со скамьи. Зачем-то потянула вниз подол короткой маечки, потом накинула на плечи старенький ситцевый халатик и ушла в свою, самую дальнюю в доме, комнатушечку.

Когда туда заглянула мать, Динка спала, вытянувшись на животе поверх так и не снятого с кровати покрывала. Под ее рукой осталась раскрытая книжка. Ее любимая, чуть не до дыр зачитанная: «Диана. Богиня-охотница».

На раскрытой странице мчалась куда-то на коне обнаженная девушка. Красивая, сильная, смелая. И снилось Динке, как вдруг промахнулась великая охотница, упустила волшебного зверя, и вот теперь послушно, но гордо восходит к ложу своего искупления. А самый главный бог с лицом деда снимает со стены свитый из молний кнут…

2004 г.

Роса

…Широко отмахнув ремень последний раз, Родион Сергеич припечатал Аленин зад и аккуратно повесил орудие воспитания на гвоздик. Без разрешения девушка не вставала, все также лежа в бесстыдной позе на коротком спортивном козле, невесть откуда взявшемся не в спортзале, а под навесом двора. Широко раскинутые и опущенные к стоякам ноги позволяли видеть самое сокровенное место девушки, и Родион Сергеевич снова с осуждением осмотрел падчерицу. Негодная девчонка, почти без стонов вытерпевшая порку в пятьдесят полновесных кожаных ремней, совершенно бесстыже… поблескивала мокрым! Раньше он как-то и не придавал этому значения, но теперь любовная роса все гуще и обильнее появлялась между пухлых губок при каждом наказании. Если Аленка становилась к столбу, бока которого лучше всякого лака были отполированы обнаженным телом, то и тут норовила прижаться к дереву крутым лобком, приседала и снова поднималась после ударов. Иной раз стоны девчонки были напоены вовсе не мучением экзекуции, хотя старательный Родион Сергеевич всегда был очень аккуратен и хлестал Алену пусть и не на пределе своих сил, но по-мужски, с плеча и без всякой наигранной жалости. Конечно, если девушке полагалась плеть или пучок соленой лозы, никаких видимых следов возбуждения при порке не было — слишком уж тяжелыми были наказания. Но вот ремень или розги попроще — и тогда…

Родион Сергеевич еще раз неодобрительно покачал головой, дисциплинированно заглянул в бумажку наказания и велел Алене еще десять минут лежать в такой позе на козлах.

— Да… — негромко ответила девушка, после чего Родион Сергеевич вышел из-под навеса и вернулся в дом.

Сегодня он решил-таки рассказать о своих сомнениях супруге, Наталье. Как воспитывать свою дочку, решала она — да и вообще послушный Родион Сергеевич, от души благодарный Наташечке за кров, стол и дом (три года жили так и не расписанными), делал все, что велела ему дородная, плечистая «половина».

— Вот негодяйка! — всплеснула руками Наталья. — Аж течет вся, говоришь?

— Ну, может и не течет, но мокренькая вся, это точно… я уж порю-порю ее, посильнее печатаю, а девке словно медом по этому самому месту!

— Могли бы и раньше сказать, Родион Сергеевич! — когда супруга начинала говорить подчеркнуто на «вы», Родион сразу сникал и становился маленьким, хотя даже на фоне своей крупной Натальи обычно выглядел большим и важным.

Сама же Наталья очень редко принимала участие в воспитательных экзекуциях дочки, просто набрасывая исполнительному Родиону бумажку с указаниями — где, как и сколько. «Девку драть мужской рукой надо!» — говорила она подружке Верочке, которая всегда почему-то жутко смущалась, но, тем не менее, была не прочь взглянуть, как трудится Родион Сергеевич над телом Аленки, и даже иной раз помочь в привязывании девушки на месте порки.

— Она там еще?

— Конечно, Наташенька, тобою велено еще лежать.